Владимир Лаврентьевич Садовский Алмазная грань

ПРЕДИСЛОВИЕ

Роман В. Садовского «Алмазная грань» повествует о судьбах русских мастеров, даровитых умельцев стекольного производства, создавших замечательные образцы русского хрусталя. Этот роман о рабочей династии мастеров Кириллиных, о чудесных творениях, созданных ими, — произведение до известной степени документальное, в основу его положена история одного из старейших русских стекольных заводов. История завода — это, по существу, история рабочего класса. На протяжении почти столетия перед читателем происходит смена поколений, одна за другой сменяются картины жизни людей труда. Перед нами и галерея представителей дворянского рода Корниловых — владельцев стекольного завода. Вначале это не только владельцы самого завода, им принадлежат и люди — крепостные мастера. Затем, после «реформы», Корниловы появляются перед нами как безжалостные угнетатели и эксплуататоры «освобожденных» от крепостной зависимости рабочих.

Автор стремился изобразить Корниловых во всем разнообразии их характеров, привычек, быта. Есть среди них безжалостные деспоты, алчные любители наживы, есть и либеральный мечтатель Алексей Корнилов, бессильный что-либо изменить в том жестоком строе, который давил и угнетал народ.

Заслуга автора в том, что истинный герой его романа — народ. Правдиво и убедительно автор рисует тяжкую жизнь рабочих, крестьян и так называемых «инородцев» в старой России. Автор рассказал, как гибнут даровитые русские люди, подобные Александру Кириллину, оставляя после себя произведения искусства, по праву занимающие почетное место в музеях, в данном случае в музее стекольного производства.

Автор стремился показать пробуждение классового сознания даже у самых отсталых по своему развитию рабочих стекольного завода Корниловых. Можно было предъявить автору требования глубже и шире рассказать о событиях первой русской революции, о 1905 годе, однако следует помнить, что эти события можно было показать только отраженно, так как действие романа происходит в глухом углу, в стороне от железной дороги. Но и здесь, в глуши, действуют мужественные борцы, революционеры, выдвинутые рабочим классом. Веришь, что в людях, обреченных на тяжкий, мучительный труд, пробудилось сознание, эти люди радостно встретят Великий Октябрь и никакие черные силы не сломят их, — рабочие будут защищать завоеванную свободу и человеческое достоинство.

Обстоятельства сложились так, что автор работал над своим произведением годы, это был длительный и нелегкий труд. Несомненно, В. Садовский продолжит повествование и расскажет о том поколении рабочего класса, которое выросло уже в советскую эпоху. Таким образом, перед нами первая книга романа. Ценность ее в том, что автору удались образы людей труда. Это роман о людях, для которых ремесло является искусством, это роман о людях чистой души, мужества и дарования.

Этим, с моей точки зрения, ценен роман «Алмазная грань», и можно от души рекомендовать его вниманию читателей.

Л. Никулин.

Часть первая

Глава первая

1

Волны глухо били в гранитные ступени Дворцовой набережной.

Холодный порывистый ветер шумел над Невою. Потемневшая от ветра река широко несла к взморью вспененную воду и лениво покачивающийся ладожский лед.

С туманами и ветрами приходила в Петербург запоздалая весна. Она не распахивала еще неоглядной, беспредельной синевы небес, не торопилась раскрывать набухающие почки деревьев, не звенела веселым птичьим гомоном. Только тяжким плеском реки, сорвавшей ледяные оковы, да негромким бормотанием ручейков на мостовых напоминала весна о своем приходе.

Неприметно растворялся в серых сумерках хмурый апрельский день.

Над Петербургом разливалась предвечерняя мгла. В сумерках улицы теряли свою суровость, прямолинейную строгость и казались веселее, когда над ними зажигались мерцающие желтоватые огни. Не разгоняя окружающей мглы, свет фонарей тускло озарял узор чугунных решеток, полосатые караульные будки, потемневшие от дождя ветки деревьев.

— Кириллин! Где ты отстал? Недосуг мне ждать!..

Приглушенный ветром раздраженный голос слышался где-то вдали. Он заставил прибавить шагу. Нахлобучив на лоб поярковую шляпу и придерживая ее от ветра, Кириллин быстрее пошел к мосту. Ветер распахнул полы армяка, швырнул в лицо мелкие колючие брызги, невольно заставил нахмуриться. Пришлось еще ниже опустить голову.

— Ох ты... Ну и лютует, господи, твоя воля, — пробормотал Кириллин, устремляясь вперед.

Исаакиевский мост остался позади. Можно было остановиться перевести дух. Кириллин поправил сбившуюся на глаза шляпу и огляделся по сторонам. Приказчика не было видно: его словно поглотила мгла.

«Грошик сберечь охота. Поди-ка бегом к подворью спешит», — добродушно усмехаясь, подумал Кириллин, припоминая кривого бородача, охраняющего ворота подворья. Он закрывал их рано, и постояльцам приходилось долго греметь чугунным кольцом, вызывая дворника, который исправно взимал с опоздавших подать. Приходилось откупаться и Кириллину.

«А сегодня шиш с маслом кривому бесу от меня достанется, — решил он сейчас. — Пойду к Никодиму Петровичу. У него переночую».

В прошлый приезд случай свел его с любопытным старичком. Он настойчиво приглашал Кириллина заглядывать к нему без всяких предупреждений, если мастеру снова доведется быть в Петербурге.

У памятника, посредине площади, Кириллин опять остановился. Он провел ладонью по лицу, которое вдруг зарделось, и с волнением стал разглядывать бронзового всадника и могучего коня. Даже при тусклом свете фонарей был заметен легкий зеленоватый налет на памятнике, и мастер мысленно отыскивал материал, который мог бы воспроизвести вот эту своеобразную красоту облагороженной временем бронзы. Но мысль ничего пока не подсказывала, и сердце начинала теснить тоска. Проходили минуты. Он все стоял перед памятником подавленный, но не смирившийся и не мог признать себя побежденным и бессильным. Если бы хоть глина была сейчас под рукой, он попытался бы в ней запечатлеть чудо, открывшееся перед ним...

Вдали тяжело плескались волны, шумела река. Все такой же яростный и порывистый ветер бил в лицо Кириллину, но он уже не слышал, не чувствовал сейчас ничего, кроме тоски.

Всю жизнь, кажется, он готов был бы странствовать по земле и жадно приглядываться ко всему, что