его лица разобрать было трудно. Но Перфилов заметил, как он до белизны в костяшках сжимает кулаки.

Мухи умирать не собирались.

— Скоро? — шепнул Перфилов, наблюдая насекомьи фигуры высшего пилотажа.

Вовка дёрнул плечом.

Перфилов, конечно, не сомневался, что это выдумки, детские фантазии, мальчик всё-таки живёт не в самой счастливой семье, отца нет, мать пьёт, большую часть времени ребёнок предоставлен самому себе. Но когда Вовка напряжённо вытянулся и зашипел, плюясь слюной: "Сдохните! Сдохните все!", Перфилов неожиданно вздрогнул. Уж больно зловеще прозвучало. Как исполненный боли приказ.

Впрочем, мухи продолжили кружить.

— Нет, — сдался Вовка и обмяк, — не работает.

— Бывает, — филосовски заметил Перфилов.

— Вы не понимаете, дядя Руслан, — сказал мальчик. — Я с жуками был злой, а сейчас не злой.

— Думаешь, в злости всё дело?

— А в чём же ещё?

— Может быть, — сказал Перфилов. — На сколько претендуешь колец?

Вовка, хмурясь, поднял три пальца.

— А влезет?

— Я вместительный.

На кухне зашипел, забренчал крышкой чайник.

Они перебрались к нему. Вовка уселся на табурет, снова отогнал крошки, посмотрел в подставленную чашку.

— Осторожней, — сказал Перфилов.

Он положил в чашку пакетик "липтона" и залил его кипятком.

Вовка сразу же втянул поплывший чайный дух. Посмотрел, как Перфилов наливает воду себе и вскрывает упаковку с пирожными.

— А сахар?

— На свой сахар, — Перфилов переместил сахарницу на стол.

— А вы меня пожалели, да? — спросил вдруг Вовка, насыпав в чашку четыре полных ложки.

— Когда?

Перфилов приготовил себе несладкий кофе.

— Там, у окна.

Перфилов сел напротив, щёлкнул по носу облезшего пластикового микки-мауса на пружинке.

— И что?

— А сейчас злитесь, что пожалели.

— Вовсе нет, — соврал Перфилов, на мгновение опуская глаза к чашке. — О чём тут жалеть? Я задумался совсем о других вещах.

— О каких?

Вовка выбрал самое пышное кольцо и укусил его. Крем испачкал уголок губы.

— Например, о том, что надо бы прибраться в квартире, — сказал Перфилов. — Раз ты говоришь, что грязно.

Мальчик шумно отхлебнул чай.

— А пирожные вкусные.

— Да? — Перфилов двумя пальцами за мягкий бок ухватил кольцо. — Сейчас попро…

Резкий звук дверного звонка из прихожей заставил его измениться в лице. Он переглянулся с Вовкой.

— Кто бы это?

— Открывайте, — сказал мальчик.

— Ага, — сказал Перфилов, но не сдвинулся с места.

— Боитесь что ли? — возмутился Вовка.

— Н-нет.

Перфилов всё-таки поднялся и на ватных ногах побрёл в прихожую. Картины в голове рисовались мерзкие, преглупые, в которых приходиться объясняться, оправдываться и доказывать, что ты не верблюд.

— Кто? — спросил он, щёлкнув замком.

Снаружи не ответили.

Перфилов, помедлив, распахнул дверь в электрический свет лестничной площадки.

— Во-от он, учи-итель! — на весь подъезд заголосила Вовкина мать. — Знаем мы этих учителей!

Она была основательно пьяна.

Перфилов даже удивился: голос из окна был ещё вполне адекватный, а здесь уже всё, аут и атас. Как она успела набраться так быстро? Из-под халата на женщине выбивалась ночнушка. Сквозь растрёпанные, свалившиеся на лоб волосы Перфилова пытался сверлить мутный, уплывающий куда-то внутрь себя взгляд.

— Ты это…

Вовкина мать наставила на Перфилова палец и задумалась. Одуловатое лицо её сделалось зеленовато-серым.

— Вера! — откуда-то снизу поднялся мужской глас. — Верочка! Ты здесь?

— Я н-на… — женщина икнула. — Я наверху!

— Я сейчас…

Пролётом ниже зашаркали, приближаясь, шаги. Перфилову захотелось закрыть дверь. Но ведь станут колотить, не успокоятся.

— Вера, извините, не знаю как ваше отчество… — заторопился он.

— Пална, — выдохнула Вовкина мать.

— Вероника Павловна, чего вы, собственно, хотите?

Женщина упёрлась в него взглядом и рассмеялась.

— Ишь, учите-ель… Знаем мы! Что с сыном… с Вовкой моим?

— Вы же только что…

Женщина пьяно махнула на него рукой, и Перфилов умолк. Где-то внутри тонко, противно спела струна. Дзау-уу!

— Ты мне это… — Вовкина мать качнулась. — Учителя — все извращенцы.

Краска прилила у Перфилова к щёкам.

— Вы совсем?! — голос его истончился, как у виноватого. — Вы сами-то!

Женщина заулыбалась отвратительной, отвратительно-понимающей улыбкой. Всё мы знаем про учителей. Наслышаны.

— Вер, ты в конце концов… обижаешь!

Обиженная личность, подшаркнув, выступила на лестничную площадку и с подозрением уставилась на Перфилова. Невысокого роста мужчина в мятых брюках и пиджаке, надетом на майку, составил с Вовкиной матерью на удивление гармоничную пару. Физиономия его, небритая и украшенная шишкой на лбу, кривилась, выражая обуревающие её негативные чувства.

— Эт кто?

— Никто! — заявила женщина.

— Что ж ты с ним лясы точишь?

— Вовку он к себе затащи-ил, вот. Учи-итель!

Вовкина мать сощурилась. Её собутыльник взглянул на Перфилова по-новому, с глумливым удивлением, утерев рукавом губы.

— О-па, ты попал!

В его светлых глазах зажглись электрические огоньки.

— Вы меня вообще слышите? — спросил Перфилов, наблюдая, как мужчина бычится и тискает костяшки рук. — Я его не тащил!

— Зачем же он тебе? — женщина, придвинувшись, неожиданно ухватила его за свитер. — Ты сатанист? Ты убить его хотел?

Густой винный запах ударил Перфилову в нос.

— Нет!

Откуда-то сбоку вынырнул кулак и вскользь проехал по лбу, больно зацепив бровь.

— С-сука! — хрипло выругался владелец кулака, мелькнув в поле зрения растрёпанными волосами и шишкой. — Это ещё не всё!

— Да отстаньте же!

Перфилов с трудом отодрал крючковатые пальцы. Зубы Вовкиной матери звонко щёлкнули у его горла, и он с ужасом сообразил, что в таком аффектированном состоянии она могла ему и шейную артерию порвать. Господи!

— Ма-ам! Хватит, — произнёс Вовка у него за спиной.

Оглянувшись, Перфилов обнаружил его в метре от себя, насупившегося, с половинкой пирожного, зажатой в пальцах. Глаза женщины наполнились слезами.

— Сынок! — протянула она руки. — Ты жив! Жив мой сыночек! Иди ко мне…

Судя по тому, как лицо её расцвело пурпуром и из морщинисто-плаксивого мгновенно превратилось в ожесточённое, скорбно поджимающее рот, Вовка к ней идти не захотел.

— Сволочь! — горько сказала женщина. — Выкормила на свою голову.

Она вдруг сползла на светлые плитки площадки, упираясь спиной в прутья лестничных перил. Короткий халат задрался, открыв жирные, в пятнах синяков ляжки. Перфилову стало стыдно за её