странствии старца Козьмы из Сибири старой в Сибирь Новую? Ну, напишет, веке эдак в двадцать первом, какой-нибудь литератор-фантаст псевдоисторический роман — допустим, «Павел Второй»…

— Даю справку, — проскрипел со своего места министр юстиции: этот вообще вступал в беседу лишь при крайней нужде, — специально для лиц, обчитавшихся революционных мыслителей; для них, возможно, станет откровением, что Российская империя зиждется на Праве: данном Самодержцем, но — Праве. И вот из этой конструкции изымается замковый камень — сам Император: ведь «Закона об отречении» у нас не существует! Следовательно, всё дальнейшее — от Манифеста о восшествии на престол его преемника до возглавления тем государственной Церкви — незаконно. И дальше — коллизия: собственно, все правовые акты повисают в воздухе… Так что да: отрекшийся втайне Император — это воистину «Машина Судного дня». Неужто им там, в Петрограде, недостало ума не разыгрывать эту карту? — это ведь почище, чем «Спалить избу, чтобы вывести тараканов»!

— Ну, впрямую-то они ее, конечно, и не разыгрывали… Последовательность событий, по рапортам Ванновского, была такова. На счет «раз» — обнаруживается якобы, где-то в дебрях старообрядческой Новой Сибири, «законный наследник императорского престола»; на тот престол, впрочем, ничуть не претендующий. На счет «два» — Конференция негоциантов объявляет, с пресерьезной миной, что «Колония будет традиционно, как уже случалось при восшествии на престол Николая Павловича, поддерживать своего компаньеро — российского Императора», причем, как и тогда, «вне зависимости от позиции всей прочей Российской империи»; надо лишь определиться, кто из двоих — «компаньеро», а кто — самозванец (дело-то сурьезное, денежное!..), а пока суть да дело — временно приостанавливаются полномочия нынешнего Представителя императора при Конференции. На счет «три» — по прошествии буквально пары часов во всем уже успешно разобрались: да, император в Петербурге — по-прежнему «Компаньеро», его Представитель — по-прежнему представитель, только вот Калифорния — провозглашенная как раз ради отстаивания прав того «компаньеро Императора» — за те два часа успела уже обзавестись всеми причиндалами государственности, включая флаг. Тот самый государственный флаг, жизненно необходимый им, дабы отмазать экипаж «Кашалота» от вздорных американских обвинений в «пиратстве»…

В общем, нельзя не признать: свою шулерскую махинацию они провернули мастерски, и, похоже, поймать их на передергивании карт не выйдет. Руки, конечно, чешутся — врезать им между глаз канделябром…

— Верно, хочется, — кисло подтвердил военный министр. — Но только вот руки те у нас коротки, а отрастут они еще не скоро. Звучит дико, но у них сейчас качественное преимущество на море…

— Кстати, это — вовсе не шулерство, — забил по шляпку министр юстиции, — а мастерски сыгранный ими сверхдырявый мизер. И да — с нашего захода тот мизер не ловится, подтверждаю; что же до канделябров — это уж точно не ко мне, извините… Но, как я понимаю, неприятности наши на этом еще не кончаются?

— К сожалению, да. Император, как известно, за все эти годы так и не улучил минутки принять у петроградских компаньерос их «Гишпанскую клятву». И вот теперь они делают ему, взамен, свое фирменное «предложение, от которого невозможно отказаться»: объединить суверенную отныне Калифорнию с Российской империей в режиме личной унии…

Министр иностранных дел с интересом поднял глаза на министра колоний: правда ли тот икнул — или померещилось?

— И что же за особа королевской крови будет представлять в том брачном союзе калифорнийских купчишек?

— Вопросы крови при такого рода союзах, тем более если брак — морганатический, вовсе не главные, — вновь дал справку министр юстиции. — Они могут сослаться, к примеру, на прецедент англо-голландской унии 1689 года: ведь выборный штатгальтер Соединенных провинций Вильгельм Оранский английской королеве Марии Стюарт, разумеется, никак не ровня.

— Да, именно на ту англо-голландскую унию они и ссылаются! — кивнул председательствующий. — Так и говорят: президент-де Русско-Американской компании из потомков Светлейшего князя Меншикова смотрелся бы ничуть не хуже, чем когдатошний штатгальтер Нидерландов при английском престоле…

— Да разве нынешний их президент — потомок Меншикова?

— Понадобится — переизберут, ради такого случая, и из Меншиковых, — пожал плечами министр иностранных дел. — У них там, конечно, выборное правление, но, слава Богу, не «один человек — один голос».

— Позвольте, но ведь с русской стороны — допустим на секундочку весь этот абсурд! — у нас имеется лишь наследник престола Александр Александрович. Тогда что же, выходит, что их президентом, из Меншиковых, будет — барышня?!

— А почему бы и нет? — смешок министра юстиции еще более напоминал скрип, чем его обычная речь. — У них ведь там — раздельное наследование…

Теперь уже сомнений не оставалось: министр колоний вновь икнул, на этот раз вполне отчетливо.

— Господи, да «раздельное наследование»-то тут при чем?

— При том, — и министр юстиции глянул на вопрошающего как на половозрелого отрока, продолжающего интересоваться «привычками и непривычками» Деда-Мороза, — что женщин признают за людей вовсе не в тех культурах, где им целуют ручки и поют серенады, а там, где законодательно закреплено раздельное наследование детьми и вдовой: средневековая Скандинавия, Шотландия (но не Англия!) и, между прочим, допетровская Русь с тамошней «вдовьей долей». Собственно, единственная свобода, которую получила от Петровских реформ русская женщина — это свобода неупорядоченных сексуальных связей; заплатив за нее былой финансовой и хозяйственной самостоятельностью… Но это всё так, к слову. В Калифорнии-то у них с этим делом — полный порядок, так что женщина-президент будет там смотреться вполне органично.

— Да вы… да вы все просто… на каком свете вы пребываете, господа?! — прорвало наконец всерьез министра колоний. — Тут прямая измена с мятежом, а вы тем временем, на полном серьезе, обсуждаете все эти «личные унии» и бабье президентство!..

— Ну, пока что никакого мятежа как раз нет и в помине, — мягко откликнулся министр иностранных дел, не без удивления ощутив в сгустившейся атмосфере совещания некие флюиды сочувствия. — Напротив того, они ведь всеми силами консервируют статус-кво и всячески демонстрируют свою лояльность — если и не Российскому государству, то хотя бы Российскому императорскому Дому; последние выплаты налогов казне и дивидендов «компаньеро Императору»