орал…
— О Боже, — вполголоса произнес Мейсон. Он положил сигару в пепельницу.
— Сынок, я же тебе говорил. Мы все — семья, большая семья. Мы не причиняем друг другу вреда. Мы заполучили самых лучших слабоумных болелыциков среди всех видов спорта. Мы собираем на свои матчи толпу величайших из ныне живущих кретинов, и они покорно кладут денежки нам в карман, уловил? Кретины высшей пробы переметнулись к нам, позабьш о профессиональной борьбе, «Я люблю Люси» и Джордже Патнеме. Мы популярны и не верим ни в злобу, ни в физическое насилие. Верно, Клифф?
— Верно, — сказал Андервуд.
— Давай покажем ему, как это делается, — сказал Мейсон.
— Давай, — сказал Андервуд.
Мейсон поднялся из-за стола и направился к Андервуду.
— Сукин сын, — сказал он, — я убью тебя. Твоя мамаша глотает собственный пердеж и болеет сифилисом мочевых путей.
— А твоя жрет маринованное кошачье дерьмо, — сказал Андервуд.
Он отошел от окна и двинулся к Мейсону. Мейсон замахнулся раньше. Андервуд развернулся и оперся о стол.
Мейсон обхватил левой рукой его шею, а кулаком и предплечьем правой нанес удар поверх Андервудовой головы.
— У твое сестрицы сиськи висят на жопе и болтаются в воде, когда она срет, — сказал Андервуду Мейсон. Андервуд вытянул руку назад и легонько ударил Мейсона по голове. Мейсон упал, с грохотом шмякнувшись о стену. Потом он поднялся, подоШел к своему столу, сел на вращающийся стул, взял свою сигару и затянулся.
Дождь продолжал лить. Андервуд вернулся на свое место и прислонился к окну.
— Когда человек работает пять вечеров в неделю, травмы он себе позволить не может, понятно, Канджаки?
— Да, сэр.
— Так вот, малыш, у нас здесь бытует одно общее правило, которое гласит… Ты слушаешь?
— Да.
— …которое гласит: когда кто-нибудь в лиге наносит травму другому игроку, он лишается работы, он исключается из лиги, мало того, об этом сообщается всем, и он заносится в черный список всех соревнований по роликовым конькам в Америке. А может, заодно и в России, Китае и Польше. Вбил себе это в башку?
— Да.
— На первый раз мы тебя прощаем, потому что ухлопали уйму денег и времени на твою рекламу. Ты Марк Спиц нашей лиги, но если не будешь в точности выполнять наши указания, мы можем разделаться с тобой точно так же, как они могут разделаться с ним.
— Да, сэр.
— Но это не значит, что можно бездельничать. Ты должен изображать насилие, не прибегая к насилию, уловил? Фокус с зеркалами, кролик из шляпы, лапша на уши. Они любят, когда их дурачат. Они не знают правды, да и ни черта не желают знать, правда делает их несчастными. А мы делаем их счастливыми. Мы ездим на новых машинах и отправляем своих детишек в колледж, верно?
— Верно.
— Ладно, пошел ко всем чертям!
Канджаки поднялся и направился к выходу.
— И еще, малыш…
— Да?
— Принимай хотя бы изредка ванну.
— Что?
— Ну, может, дело и не в этом. Ты пользуешься достаточным количеством туалетной бумаги, когда подтираешь жопу?
— Не знаю. А какое количество достаточное?
— Тебе что, мама не говорила?
— О чем?
— Надо подтирать, пока на бумаге ничего не будет видно.
Канджаки молча стоял и смотрел на него.
— Ладно, можешь идти. И прошу тебя, запомни все, что я тебе говорил.
Канджаки ушел. Андервуд подошел к освободившемуся стулу и сел. Он достал свою послеобеденную пятнадцатицентовую сигару и закурил. Двое мужчин минут пять сидели молча. Потом зазвонил телефон. Мейсон взял трубку. Он послушал, потом сказал:
— А, группа бойскаутов номер семьсот шестьдесят три? Сколько? Конечно, конечно, мы пропустим их за полцены. В воскресенье вечером. Отгородим канатом целую секцию. Конечно, конечно. Что вы, не стоит…
Он повесил трубку.
— Засранцы, — сказал он.
Андервуд не ответил. Они сидели, слушая дождь. Дым их сигар выписывал в воздухе интересные узоры. Они сидели, курили, слушали дождь и любовались узорами в воздухе. Вновь зазвонил телефон, и Мейсон скорчил гримасу. Андервуд встал со стула, подошел к телефону и снял трубку. Была его очередь.
ЛитВек: бестселлеры недели
