тебя зовут? — повторил человек и толкнул его.

— Ночной Ветер. Чарли Ночной Ветер, — едва выговорил юноша.

Его потащили туда, где мужчины присели над распростертым на земле телом. Один из них посмотрел вверх, указал на Чарли пальцем и сказал:

— На этот раз ты не промахнулся, парень. Наповал.

Раздались выстрелы. Краем глаза Чарли увидел, как упали два индейца, один из них — ребенок. Чарли повернулся и попытался высвободиться. Дубинка полоснула его по спине.

— Не дергайся. Стой смирно!

Подошли полицейские в форме.

— Кто убил? Который из них?

Люди указывали на Чарли. И тогда наконец он понял, что его обвиняют в убийстве.

— Уведите парня, — крикнул кто-то. Подталкивая его дубинками и кулаками, полицейские теснили Чарли к машине.

Они почти подошли к машине, когда вдруг воцарилась тишина; окружавшие его люди расступились, чтобы пропустить полицейского в форме сержанта.

— Этот?

— Да, он.

Чарли услышал, как сержант процедил: «Дикари».

Сержант повернулся к одному из полицейских, который крепко держал Чарли за руку, и сказал:

— Разъясни ему его права. Машины не жди. Волоки прямо в участок. И побыстрее! Постарайтесь доставить его живьем.

Кто-то монотонным голосом начал произносить какие-то слова; до сознания Чарли доходили лишь обрывки смысла этих слов:

«Имеете право молчать… Все показания могут быть… имеете право… адвокат…»

А потом он очутился на заднем сиденье машины, зажатый между двумя полицейскими в штатском. Звук сирены раздирал уши. Когда машина тронулась, Чарли показалось, что он увидел два автомобиля, несущихся им навстречу. Они свернули на Висконсин-авеню и встретили машину «Скорой помощи», которая мчалась на восток, к озеру. Мимо окон мелькали магазины. Люди останавливались у обочин и смотрели на машину, ждали, когда они проедут. Мужчина в штатском обернулся.

— За нами хвост, — сказал он.

— Сколько машин? — спросил полицейский, сидящий по другую сторону от Чарли.

— Вроде две.

— Тогда надень на него наручники. Моими пригвоздили к забору того скота. Давай твои.

— Мои тоже там, на другой скотине.

— Не беда, — сказал первый полицейский. — Если он вздумает дать деру — уложим на месте при попытке к бегству.

Чарли уставился в затылок шофера. Полицейский справа снова оглянулся.

— Одна машина свернула, — заметил он. — Кажется, они хотят обойти и отрезать нас.

— Пусть попробуют, — сказал другой, вытаскивая автомат из брезентового чехла, прикрепленного к дверце.

Полицейская машина замедлила ход при повороте вправо на Уэлз-стрит. Вдали возвышалось большое белое здание полицейского участка.

Потом вдруг, как гром с ясного неба, из переулка выскочил автомобиль и на полном ходу врезался в бок полицейской машины. Та пролетела немного вперед и опрокинулась на бок.

Чарли пришел в себя от визга рвущегося металла, запаха гари, истошных криков… Лежа в канаве, он инстинктивно приник к земле, чтобы исчезнуть. Но, поняв бессмысленность этого, вскочил на ноги и побежал.

Сзади кто-то закричал, раздался выстрел, ему показалось, что просвистела пуля. Не оглядываясь, он бежал по переулку, из которого только что выскочил автомобиль, тот, что врезался в полицейскую машину и перевернул ее. Чарли перепрыгивал через урны; одна из них упала и с грохотом покатилась по тротуару. На Шестой улице он свернул на север, люди расступались, смотрели ему вслед. Вскоре воздух стал обжигать легкие, ноги начали уставать. В голове стучало. Он свернул еще в какой-то переулок, нырнул в подъезд дома и в полном изнеможении опустился на колени.

Когда Чарли Ночной Ветер пришел в себя, он поднялся, вышел из подъезда и не спеша пошел по улице. Никто не пытался задержать его. Он оглянулся: преследователей не было. Он остановился у высокого забора, за которым простиралось автомобильное кладбище, и настороженно огляделся. Когда улица опустела, он перемахнул через забор и, словно затравленный зверь, заметался в этих стальных джунглях.

Он нашел пристанище на потрепанном сиденье старой автомашины. И тут понял, что в тот страшный миг, когда был брошен камень, изменился весь ход его жизни. Но теперь его матери не было в живых. Не осталось никого, ни единой живой души, к кому он мог пойти.

Глава 2

Чарли Ночной Ветер стоял на вершине холма и смотрел вниз на озеро Духов. Лунный свет отражался в воде, разбегавшейся в разные стороны, словно нити, сотканные растерявшимся пауком.

Дорога на север оказалась трудной, но это был единственно возможный путь — он направлялся к стране своих предков — к индейской резервации Отчаявшийся Народ.

Под покровом темноты он покинул город, забрался в товарный поезд, а когда рельсы повернули на запад, соскочил с него. Потом его подобрал водитель грузовика. Днем Чарли отсыпался в рощах, ночью продолжал свой путь, пока не добрался наконец до страны деревьев и широких вод.

Он вернулся в родные места. И хотя Чарли провел здесь первые пять лет своей жизни, он не помнил их. В памяти остались только полные печали рассказы матери.

— Нас считали подонками, — говорила она, — и жить нам положено было на самом дне.

В ее рассказах не было ни слова о красоте этого водного царства, огромного, сотворенного рукой человека озера с множеством плавучих островов.

Напротив, она называла этот край местом ссылки. Обняв сына, она говорила со слезами на глазах:

— Не возвращайся туда, сынок, это западня — так ее и задумали. Там человека ждет не жизнь, а смерть.

Она никогда не рассказывала ему об оленях, которые приходили сюда на водопой, о воздухе, прозрачном, как стекло, об этом белом, как молния, лунном свете. Почему? Ведь город был таким грязным, шумным, отвратительным. Почему она никогда не упоминала об огненных кленах? О дубовых листьях ярко — медного цвета? Ни слова об этом. Все ее рассказы — лишь о горе, о страшных метелях, о снеге, который прикладывали роженицам для прекращения кровотечения; о днях, проведенных в постели, чтобы не окоченеть от холода, о потерявших надежду мужчинах, неделями не приходивших в себя от запоя. Там питались рисом, и только рисом, пока он не застревал в горле. Вот о чем рассказывала мать.

Она была учительницей, и ему казалось, что это помогало ей с особой остротой видеть плачевное положение американских индейцев. Она приводила цифры: детская смертность среди индейцев была вдвое больше, чем по стране в целом. Продолжительность жизни? Для индейца примерно сорок четыре года, для белого — семьдесят. Про молодежь мать говорила:

— Они живут без надежды. Число самоубийств среди индейских