продолговатым пятном, чуть светлее полей и леса. Во всем этом не было ничего особенного.

Когда они целовались, Ота вдруг осознал, что завтра не отвезет Дану в город, как отвозил всех других девушек, что они проживут с ней здесь несколько дней, а потом им предстоит прожить вместе всю жизнь. И он вспомнил, как завидовали ему товарищи по цеху из-за Даны. Это его утешило.

Включать свет они уже не стали.

Ота проснулся в четыре часа утра. За окном совершенно ничего не было видно. Туман смешался с ночной темнотой. Ота встал и включил электрокамин, который выключил перед сном. Прислушался к пощелкиванию накаляющихся спиралей и тихому дыханию своей жены. Ему казалось, будто в комнате дышит еще кто-то. С другими девушками такого не случалось. Те приходили и уходили. Но Дана — исключение. Пришла и не уйдет. Лежит вот рядом…

Ота не мог избавиться от тягостного ощущения, что в комнате, кроме Даны, находится еще какая-то девушка. Он погружался в беспокойный сон, и по мере того, как сон овладевал им, Дана превращалась в кого-то другого. Это и радовало и огорчало, но, помучившись недолго, он уснул и проснулся, когда было совсем светло.

Дана еще спала. Светило солнце. От тумана остались лишь островки инея в тени, а на ветке вербы какая-то птица раскачивалась вверх-вниз, вверх-вниз.

При свете солнца все выглядело куда веселее, чем вечером или ночью. Ота повернулся на бок и стал смотреть на спящую Дану. Она лежала на животе, вытянув руки вдоль тела, скомкав одеяло, и плечи ее размеренно подымались и опускались. Размеренность ее дыхания придавала солнечному утру какое-то дополнительное спокойствие. Размеренность действует успокаивающе: она свидетельствует о том, что у людей и вещей все идет по правилам. Что в мире покой и порядок.

Ота выглянул в окно. Птица по-прежнему раскачивалась на ветке вверх-вниз, вверх-вниз. От электрокамина тянуло теплом. Все девушки уехали в город, он остался здесь с женой. Ему захотелось похвастаться ею, выехать вместе в это заманчивое голубое и серебряное утро, отпраздновать его как-нибудь необычно. Глядя на жену, Ота строил разные планы, отвергал одни и придумывал другие. Времени было достаточно — Дана не просыпалась. Ота не будил ее и чувствовал себя великодушным, оставляя ей свободу, которую дает сон; старался угадать, что ей снится. Она должна рассказать ему, что ей снилось. Что может сниться человеку, который спит на животе? Он глядел на Дану с той нежностью, с какой владелец смотрит на свою собственность. Коснулся ее волос, отделил одну светлую прядь и начал наматывать на палец. Локон поблескивал в солнечных лучах и мягко обвивал указательный палец. Тут Дана шевельнулась, и Ота нечаянно потянул ее за волосы.

Она сразу проснулась, легла на спину и с удовольствием потянулась.

— Доброе утро, — приветствовал он ее.

— Я еще сплю, — сообщила она.

— Не советую.

— Сплю, сплю, сплю…

— А у меня есть тайный замысел.

Она привлекла его к себе.

Когда потом они ехали в маленькой отцовской машине под высоким сияющим небом, мир казался еще прекраснее, чем утром.

Ота насвистывал, Дана тоже попыталась, но у нее не получилось.

— Думаю, я все же привыкну, — заявил он.

— К чему?

— К тому, что я муж. Понимаешь, ощущение такое… такое…

— Ты вполне стоящий муж, — сказала она одобрительно.

— Спасибо.

— Не без изъянов, конечно, — прищурилась Дана.

— Ну и ладно! — весело ответил он.

— Не скажешь, куда ты меня везешь?

— Сам не знаю!

Разумеется, он знал. Все продумал еще утром, пока Дана спала.

— Нехорошо с твоей стороны таскать меня по лесам без завтрака, — вздохнула Дана.

— Считай, что ты на диете.

— Разве я толстая? — Она погладила свой плоский живот. — Неужели я толстая?

Ота продолжал насвистывать.

За поворотом шоссе показалось озеро. Над его обширной гладью вспыхивали белые сполохи, а неутомимые чайки бросались в этот пожар и снова вылетали из него. Потом появилась красная крыша отеля. Весной она была заметнее, чем летом: летом ее закрывали кроны широколистых каштанов.

Дана все поняла, но на всякий случай спросила:

— Куда ты все-таки меня везешь?

— В торжественный день полагается торжественный завтрак.

— Ты это всерьез? Надеюсь, нет!

— С каких пор ты такая скромная?

Ота обладал удивительным даром объяснять себе все совершенно не так, как было на самом деле.

Дана замолчала. Говорить было нечего. А отель приближался, словно недруг, коварно прячущий оружие за спиной.

От избытка хорошего настроения Ота прочертил колесами на песке автостоянки лихую загогулину. Потом выскочил из машины, открыл Дане дверцу. Не в его привычках было открывать девушкам дверцу, но Дана не была его девушкой, а утро ведь было торжественное. Дана улыбнулась ему так, словно он на нее прикрикнул.

— Поехали дальше, — попросила она, продолжая сидеть.

— Куда?

— В другое место.

— Почему?

— Мне здесь не нравится.

— Ты уже бывала здесь?

— Нет.

— Вот и неправда. Сказала же, что тебе здесь не нравится.

Внезапно Дана вылезла из машины и пошла к веранде, даже обогнав Оту.

Летом на веранде танцевали. Сейчас на ее плитах, от самых перил до складных стульев и столиков, сложенных под тентом, танцевало только солнце. В воздухе пахло водой, землей и горьковатым дымком от костра из сырого хвороста. Ота с удовольствием задержался бы на веранде, чтобы полюбоваться на озеро, но Дана уже входила в ресторан. Ота едва успел придержать дверь, которая захлопывалась автоматически. Дана уже отодвигала от столика стул.

Ота предпочел бы сесть в конце зала, откуда открывался прекрасный вид на озеро. С того места, которое выбрала Дана, виднелся лишь его уголок. Зато здесь было свободно, а сзади за двумя столиками сидели люди. Ота уселся напротив Даны.

— Слушай-ка, — сказал он, — я привез тебя на торжественный завтрак, но, если ты будешь сидеть с таким видом, я подумаю, что мы на похоронах.

Дана промолчала.

— Тебе нечего мне сказать? — настаивал он.

Нет, ей нечего было ему сказать. Дана отвернулась к окну. Не для того, чтобы полюбоваться пейзажем. В оконном стекле, как в зеркале, отражалась дальняя часть зала. Только заметив в стекле фигуру приближающегося официанта, Дана на секунду отвернулась от окна и незаметно с облегчением вздохнула. Как ей это в голову не пришло? За три года здесь, верно, все официанты сменились. Три года — долгий срок. Частица вечности…

Заказывать завтрак Дана предоставила Оте и только на все соглашалась — ей было не по себе, успокоение пришло слишком быстро, она еще не могла в него поверить, прикидывала, нет ли где трещины,