несколько раз кряду, Алехандро падал, все погружалось во тьму, но когда она рассеивалась, то Алехандро должен был обнаружить, что пальба Себастьяна не причинила ему особого вреда, а лишь выбила из его тела по моей же воле занесенную в него душу Александра Сергеевича Лепшина, ведь — все по той же моей воле — именно Себастьян претендовал на роль дьявола, и освобождая Алехандро, он освобождал этим своего слугу, но на этом события не заканчивались, я мог бы еще очень долго плести интригу, и кто знает, чем бы вообще все это кончилось.

— И что тебе помешало? — спрашивает Вивиан.

— Себастьян. Мне его стало жалко.

— Почему?

— Да потому, что он больше всех других похож на меня, по крайней мере, так мне кажется именно сейчас. А раз он похож на меня, то я не стал причинять ему много зла, тем паче, что есть и другой ответ на вопрос князя Фридриха.

— Какой? — спрашивает Вивиан.

— Бог есть Бог и Дьявол есть Дьявол, и нет никакого смысла пытаться соединить их воедино.

— Что ты и пытался сделать?

— Не знаю, — честно отвечаю я, а потом спрашиваю Вивиан, что же мне с ней делать.

— Возьми с собой, — говорит она, — я буду тебе верной и преданной подругой, и мы проживем вместе долгие годы, у нас будут дети, потом — внуки…

— Ну нет, — смеюсь я, — тебе нет места в следующем романе, как нет в нем места никому из вас, а потому возвращайся к Себастьяну, ведь он любит тебя…

— Но ты сам утверждал обратное!

— Да мало ли что я утверждал! — рассерженно отвечаю я, и Вивиан, обидевшись, уходит по направлению к резиденции, где ее уже ждет Себастьян Альворадо, который больше совсем не кажется мне похожим на меня самого, ибо мало ли писателей на свете, да в одном Элджерноне их не одна сотня и что — все должны быть на меня похожи?

— Прощай, Себастьян! — кричу я ему. Он смотрит на меня, машет рукой, потом они с Вивиан садятся в кабриолет и уезжают, я же остаюсь один и долго смотрю на теплое тапробанское море да на кучку раковин, лежащих у самой кромки берега и забытых здесь моим непутевым другом Алехандро, уже вернувшимся в этот час к своим научным штудиям по интерпретации образа дьявола, и мысль эта вдруг заставляет меня взглянуть на собственное левое запястье, что же, хорошо различимый белый шрам еще раз дает мне понять, кто есть кто на самом деле, и тогда я собираю со своего письменного стола разбросанную в беспорядке карточную колоду, мельком задерживая взгляд на главных героях: вот Александр Л., а вот его жена Сюзанна, вот милая К., а вот и Катерина Альфредовна Иванова — Штампль, куда–то задевались бубновый Феликс Иванович и червовый Паша Белозеров, но на месте (естественно) Алехандро, не говоря уже о Вивиан с Себастьяном, Соне, Фартике, дядюшке Го, даже шофер кабриолета — и тот на месте, так что можно сложить колоду и засунуть в нижний левый ящик стола, закрыв его сразу же на ключ — не дай Бог, если разбегутся, мороки не оберешься, хотя надо все–таки посмотреть, куда запропастились Феликс Иванович с Пашей, но это потом, потом, все уже будет потом, я вновь смотрю на левое запястье, шрам старый, с детства, и естественно, что он давно уже не болит, хотя это ничего не значит, как ничего не значит вообще все, впрочем, это совсем не то, чем мне хотелось бы закончить, вернемся к первоначальному плану, по которому в этот самый момент я должен обнаружить еще одну карту и посмотреть на нее в полном недоумении, ибо кого–то мне она мучительно напоминает, но вот кого?

И тогда, я встаю из–за стола, иду в ванную и смотрю в зеркало, поперек которого чьей–то рукой (будем считать, что это сделала Вивиан) ярко–красной помадой начертано всего одно слово:

Конец!