Противного желтого цвета.
О вдовы и сестры, вяжите венки,
Двух братьев, мужей обряжайте.
Светлы ваши лики и руки тонки,
Идущих на смерть обряжайте!
Обряжайте идущих на подвиг смертельный
Не во имя высокой награды посмертной,
А во имя высокого предназначенья:
Жить городу, жить городам!
Жить народу, жить народам!
Жить стране и странам жить!
* * *
Подземный склад. Удушье. Тьма.
Мгновенной смерти закрома.
А наверху среди ветвей
Поет безумный соловей.
«О нахтигаль, мейн нахтигаль!»,
«О соловей мой, соловей!» —
Здесь напевал слащаво
Один фашистский офицер,
Подтянутый, прыщавый.
Где ты живешь? Кому поешь?
Довольны ли арийцы?
«О нахтигаль, мейн нахтигаль» —
О, ария убийцы!
«О нахтигаль, мейн нахтигаль» —
О, жажда территорий!
Оркестр в Майданеке играл
У входа в крематорий.
А на крыльце в стране чужой
Ты, мастер дел заплечных,
«О нахтигаль, мейн нахтигаль!»
Насвистывал беспечно.
Всегда охотой на людей
Ты был смертельно занят.
Всегда искусством грабежей
Ты был смертельно занят.
Хотел бы я теперь узнать,
Что делаешь на воле?
Министром стал? Попал ли в знать?
Какой ты в новой роли?
Какое сборище идей
В мозгу твоем толпится?
Под хор обугленных людей
Тебе спокойно спится?
Ты выполз. В сытости, в тепле
Живешь и смотришь в оба.
Закопана в чужой земле
Твоя глухая злоба.
Ты землю эту взять не смог,
Бежал — гремели кости.
Но ты оставил в ней комок
Своей смертельной злости,
Чтоб город, выживший тогда,
Исчез, как ветер, как вода,
Чтоб, наконец, он стал ничьим,
Поскольку он не стал твоим.
Ты раздвоился. Ты живешь
И на земле и под землей.
В одном обличье — пиво пьешь
И занимаешься семьей.
Политикой, веденьем дел.
В другом обличье — ты сидел
В земле и город сторожил,
Поскольку он работал, жил,
Ходил в кино, на стадион,
Стоял — не взорван, не сожжен!
И отворилась дверь.
В берлогу вошли братья.
Они осторожно идут в темноте.
Они осторожно идут в глубине.
Они схватят тебя за глотку
В то мгновенье, когда ты глотаешь водку
В память о той, мировой, войне.
* * *
Случалось ли вам когда-нибудь видеть,
Как мастер берет часовой механизм
И винтик за винтиком трогает глазом?
Не руками, а глазом? Именно глазом!
И каждый винтик беспрекословно
Отвечает ему на вопросы.
Тогда вы сможете представить себе,
Как тихо и медленно два человека
Шли вперед и щупали чрево смерти,
Глазами щупали чрево смерти,
Готовое город живой превратить
В дымящийся пепел.
Бочки с бешеным динамитом стояли,
Как банда головорезов.
Смерть дышала ровно и смрадно.
Минуты, вонзаясь одна за другой,
Покалывали корни зубов.
* * *
Да! Да! Да!
Небо смеялось и прыгало, как сорванец,
И солнце кувыркалось от счастья,
Когда солдаты услышали:
— Приготовиться!
Можете выносить.
* * *
Зазвенел трамвай зеленый,
Зашумел автобус красный,
Жизнью весело запахло
На бульваре, в переулке,
В тупике.
Улыбается старушка,
У нее в узле подушка,
У нее ключи от дома
Крепко сжаты в кулаке,
А за пазухой — щенок.
Голос диктора спокойно
Извещает в третий раз,
Что опасность миновала,
Что окончена тревога.
По домам!
Катят матери младенцев
В полированных колясках,
В центре города торгует
Продуктовый магазин.
Всё как было!
Но когда открылись окна
И хозяйки молодые
Всё на место положили
И цветам сменили воду, —
Грянул гром!
Шепот, ропот, рокот —
Колесом по улицам:
— Говорят,
Всё вынесли…
— Говорят,
Всё погрузили…
— Говорят,
На машины с песком…
— Говорят,
Два друга…
— Говорят,
Два брата…
— Решили проверить…
— Спустились…
— Нашли…
— Глубоко в земле…
— Наверно, спешили…
— Когда вынесли…
— Говорят, минеру суждена
Всего одна ошибка в жизни…
Печальную песню исполнил лесам
На скрипке играющий ветер.
Но вместе с лесами не плакал ли сам
На скрипке играющий ветер!
И плакала птица в проеме ветвей,
Услышав трагедию скрипки.
И плакали толпы идущих людей,
Услышав трагедию скрипки.
* * *
Тревога минует — и спят города.
Я счастлив, что сладко им спится.
Над ними летает ночная звезда —
Далекая синяя птица.
Стучит путешественник пальцем в окно.
Иду открывать. В коридоре темно.
— Вы кто? — вопрошаю с порога в упор.
— Я — Сказка! — ответил таинственный хор.
Не сегодня, не вчера, не завтра.
Там, где нет концов и нет начал,
Лесом, полем в тридесятом царстве
Шел старик и посохом стучал.
А чуть позади — волк и овца.
А посередке — дитя без отца.
Видят они: из высоких ворот
Медленно, скорбно выходит народ.
Два гроба, два тела несут высоко.
— Кого провожаете так далеко?
— Лучших из нас и погибших за нас!
Кланяйся, путник, дитя и овца!
Проводам этим
