время был замечен. А потом он надолго затерялся в потоке текущих дел, общественных и литературных, и если автор воскресил его в 1933 году, то лишь потому, что основной герой его, как выяснилось с течением времени, из тех, кому принадлежало будущее.

Более значительного произведения, чем рассказ «Стрелочник Гранкин», у Ф. Березовского в дореволюционное время не появлялось. Судя по авторским датам, в 1918–1919 годах он написал очерк, посвященный сложнейшим на Кавказе национальным проблемам в канун Октября, — «Окровавленный Арарат» — и воспоминания о пребывании на турецком фронте — «Февральское мифотворчество». Обширна публицистическая деятельность Ф. Березовского, особенно после революции. Кроме того, что он был в 1920–1922 годах редактором двух крупнейших в Сибири газет, он еще часто и действенно выступал по широкому кругу насущных вопросов времени. А в 1922 году в первом номере только что возникшего журнала «Сибирские огни» после длительного перерыва он снова выступил с большим художественным произведением — с рассказом «Варвара». Непосредственное первое впечатление об этом рассказе хорошо передала Л. Сейфуллина:

«Читал он (автор, — Н. Я.) в низкой комнате маленького утлого деревянного дома, сотрясаемого каждым порывом ветра, в квартире М. М. Басова. Простой чудесный язык, яркий образ сибирячки Варвары, намеченный сразу крепким художественным мазком, в памяти сливаются с постукиванием ставен, с гудением в трубе, с вьюжным воем за стенами, с глухой ночной тишиной и темью, которые мы одолевали, расходясь по домам. Оттого сибирская бывальщина, так хорошо рассказанная Березовским, казалось, ворошилась в каких-то неясных тенях, в глухоте ночной тогдашнего Новониколаевска, волновала своей живучей силой»^[1].

Новое произведение имеет подзаголовок «Из рассказов бабушки о старой Сибири» и в самом деле выполнено в форме сказа с соблюдением живых речевых оборотов, напевно, но в меру, без нарочитого подчеркивания, просто:

«Давно это было: годов шестьдесят или семьдесят прошло с тех пор. Худо жилось в ту пору в Сибири. Хоть и просторно было, а народ жил бедно — подати тяжелые были, неурожаи случались, скот часто падал. А в наших местах и совсем тошно было: кругом леса да болота, летом гнус заедал, а зимой такие морозы да бураны были — птица на лету замерзала».

Живописный талант автора здесь, пожалуй, впервые раскрылся в полную его силу. «Бабушка» действительно рассказывала красочно и метко, что ни слово — образ, точный и ясный:

«Михайле Пенкину в то время годов двадцать было. Красавец парень был, волосы черные — в кольцо; лицо хоть и смуглое, а чистое, с румянцем; глаза, как угли, и брови черные — дугой…»

И словарь и синтаксис, весь образный строй речи — народные, все неподдельное, не стилизованное, а естественное, органичное для характера рассказчицы, которая потом тоже раскроется как Михайла Пенкин или сама Варвара в ее бесхитростных описаниях и характеристиках.

В рассказе «Варвара» предстала перед нами старая Сибирь с ее людьми необычных характеров, с ее социальными бедами, с ее темнотой и дикостью, порождаемыми собственническим укладом жизни, собственнической психологией. Варвара, женщина незаурядная, волевая и гордая, с большим запасом душевных сил, прожила, однако, жизнь впустую.

В чем истоки ее трагедии?

В ней самой, — утверждает автор. Она полюбила Михайлу Пенкина на всю жизнь, истово, до самоотречения. И эта огромная сила любви, не найдя естественного выхода — Пенкин за убийство был осужден на многолетнюю каторгу, — буквально иссушила ее. Она из девушки веселой, добросердечной, общительной превратилась от безысходного горя в женщину замкнутую, нетерпимую, черствую. В любви таилась и слабость. Душа Варвары не вынесла крушения всех надежд.

Однако глубинную причину трагедии Варвары, подчеркивает писатель, конечно, нужно искать не только в ней самой, а еще и в социальных условиях. Варвару и Михайлу сразу же с момента возникновения их любви разделяло, разъединяло имущественное неравенство. Оно как червь разъедала их души затемняло сознание. Михайла Пенкин в каком-то странном полусне совершает преступление, убивает состоятельного дядю, чтобы враз стать богатым, чтобы не потерять любимую, так как отец Варвары, человек строгий и хозяйственный, и подумать не мог отдать дочь за бедняка. Убивает Пенкин родного дядю изуверски и в конечном счете бессмысленно. Опомнившись от наваждения, он страшно казнится и ни о каких выгодах не помышляет.

Это ужасное, дикое событие, происшедшее с любимым, потрясает Варвару. Сначала она оцепенела, засохла, никого видеть и знать не хотела, а потом с течением времени неприметно как-то грубеет и черствеет настолько, что равнодушием своим, безразличием ко всему на свете по существу убивает ребенка, рожденного ею от нелюбимого. И хорошо, что Ф. Березовский не остановился перед этим исключительным фактом, безбоязненно сказал о нем, хотя и заставил нас полюбить свою Варвару. А душевно мягкий Пенкин раскаялся, шел он на каторгу умиротворенный, потому что убежден: «ничьей вины тут нету… сам я».

Так силы, таившиеся в двух молодых людях, оказались подавленными страшным и беспощадным молохом собственничества, любовь их друг к другу растоптана, сознание искалечено. И тем не менее в образе мятущейся, неприкаянной Варвары сосредоточена пока еще не осознающая себя гневная сила социального протеста. Варвара бросила вызов всему — старой домостроевской семье, тогдашнему обществу с его сословно-классовым делением, господствующему законоуложению и даже богу: «У меня свои законы, сама себе пишу. Сама и отвечать буду… и богу вашему то же самое в глаза скажу!..» Не имея цели, не зная, куда приложить свои силы, Варвара сломалась, но ни с чем и ни с кем не примирилась. Даже умирая, мучаясь, она на призыв сестры: «Примирись с миром, покайся, легче будет», — твердо ответила: «Нет!»

В рассказе есть неоправданные длинноты, есть натуралистические сцены, к которым питал пристрастие в двадцатые годы не один Березовский, сквозит в нем известного рода прямолинейность в обрисовке характеров, в формулировке облюбованной мысли, но есть в рассказе и «простой чудесный язык», и та «живучая сила», которая, по свидетельству Л. Сейфуллиной, взволновала первых его слушателей. Совершенно очевидно, что в становлении писателя новой формации рассказ «Варвара» занимал особое место. Прошло более пятнадцати лет после появления «Стрелочника Гранкина», и вот Ф. Березовский снова ощутил себя художником, который после всего пережитого в бурные годы революции просто обязан говорить о своем народе правду, как бы