все тянет с заключением. Мол, а нашего ли это ума дело?..

— Скажи често, ты сам это только что придумал?

— Угу, — довольно буркнул Кир. — Но в общем, дело там серьезное. Понимаешь, если все так, как ты говоришь, то им это не надо. Тебе надо, вот ты и будешь выбивать из них всякие заключения, поддержку, спецов и прочие радости жизни. Проще тебе было со своими договориться.

— Нельзя, Кир. Если я один не справлюсь, ну ладно еще. Меня снимут, Ильясов как-нибудь отвертится. В конце концов, от него ход расследования не зависит. А вот от тех, чеьй помощи я могу просить внутри родной прокуратуры, — зависит, и еще как. Осознал?..

— Да, Вовчик. Но думаю, это нам не помешает выпить сегодня коньячку.

— Не помешает, — согласился следователь. — Это оно?

— Оно.

Красное здание построили недавно — с год назад. И построили добротно, из крупных каменных блоков; фронтон почти без излишеств, но эстетичный своей простотой.

— Простата хуже идиотства, — смеясь процитировал Кир, и вылез из машины.

Здание уходило вглубь квартала, за высокими пиками ограждения был виден въезд в подземный гараж, закрытый сейчас металлической шторой. У самого подъезда стояли три линкольновских «Таункара», а чуть поодаль — бронированная машина спецгруппы. Кир сказал, что она теперь постоянно стоит — то ли простых людей пугать, то ли террористов.

У закрытых дверей, тоскливо пялившихся на Садовое кольцо одним видеоглазом, скучали двое воздушников. Тех самых, что в свой день веселились до упаду в Парке культуры имени Алеши Пешкова.

— Сейчас им совсем не до веселья, хотя и получается, что от службы отлынивают.

— Почему? — спросил Татаринов.

— Да кто-то изголяется — ставит на вахту попеременно ребят из разных родов войск. Ты себе не представляешь, сколько всяких кривотолков вокруг было!..

— Слушай, — следователь приостановил друга на полпути к зданию. Откуда ты все знаешь?

— А. Я тайный агент ЦРУ, ты не помнишь, что ли, уже? — и Кир вздохнул. — Вот так забывают великих людей. Шагай, шагай, да папки свои держи крепче, а то отберут.

Татаринов помахал перед носом одного из десантников красной книжечкой. В тот же момент оба сопляка вытянулись по стойке смирно, а их лица приняли самое благодушное выражение.

— Вот так уже лучше. — Татаринов смотрел, как медленно открываются двери. Внутрь, мимо еще двух охранников, вел коротенький коридорчик, кончавшийся вторыми дверьми.

— Генпрокуратура? — недоверчиво поинтересовался один охранник. — И к кому же вы?..

Татаринов замялся, но Кир тут же пришел на выручку.

— К генералу Вячеславу Белому, — как ни в чем не бывало сообщил он. — И чем дольше вы нас задерживаете, тем дольше злые террористы будут гулять на свободе.

Охранники одновременно покачали головами. Диагноз, поставленный Киру, явственно читался на их невыразительных лицах.

Но пропустили.

— Кто такой Вячеслав Белый? — спросил Татаринов, оглядываясь. Кир вел его полупустыми коридорами к неизвестному генералу.

— Начальник, если пользоваться старым определением. А вообще-то он тут действительно главный. Тебе, Вовчик, везет — он достаточно редко бывает на месте.

— Везет — немножко не то слово. Несет меня, вот это, пожалуй, да…

Полчаса спустя следователь Татаринов пришел в неописуемую ярость. Два часа спустя он уже точно знал, что его карьера разрушена, а дела не раскрыть. Вечером он выпил с Киром, совершенно не ощущая воздействия алкоголя — так с ним всегда бывало в тяжелые моменты, пьешь, и как будто в бездонную бочку. Следующим утром он проснулся с ужасной головной болью, проглотил три чашки кофе и сел смотреть телевизор.

3.

— Не понимаю, — сказала Инна. — Прямо так и сказал?.. А что Кир?

— Кир не меньше моего, кажется, ошалел. Не знаю, как у меня, у него точно лицо приговоренного к повешению было.

— Ты не будешь заниматься этим?

— Не буду.

— Послушай, — жена встала между следователем и телевизором, который он никогда ранее не любил смотреть, а теперь вот проводил перед излучающим экраном целые дни. — Mы с Сашкой могли бы уехать. А сессию он потом сдаст. Все равно через полтора месяца или осел сдохнет, или…

— Или я. Все верно. — Татаринов оторвался от футбола. — Только ты не понимаешь. С одной стороны дело практически закрыто. Силой. С другой стороны еще более высокое начальство желает расследования. Что ты предлагаешь делать? Расследовать? Ну так не вас, меня машина случайно переедет. Знаешь ли, не очень хочется.

— Подожди, не может же быть все так плохо, ну?.. Как там вы в восемьдесят седьмом посылали людей с магнитофонами? Сейчас тоже так делают? Пусть этот, как его, Белый? Белый, пусть он повторит все то же в диктофон.

— Не уверен, что он вообще станет со мной во второй раз разговаривать.

— Ну смотри, — и жена ушла на кухню.

В принципе, вариант с записью проходил. Только Татаринову отчего-то казалось, что запись эта или недолго проживет (вместе со своим хозяином), или просто не произведет нужного эффекта. Да и Белый… избегал он говорить открытым текстом.

Власть.

У Белого власть, а значит — сопротивляться бессмысленно. Да, у Татаринова тоже были влиятельные знакомые, но прибегать к их помощи слишком часто он не хотел. А вот те, кто обладал властью и изредка вставал у него на пути, без заминки пользовались любыми средствами. Вариант с расследованием оставался только один — вешать дело на неповинных людей. Самое отвратительное, что люди будут обыкновенными московскими бандитами, пусть бандитами, но все же не совершавшими убийства трех журналистов, и не организовавшими человеческого бизнеса в регионах.

Следователь даже вздрогнул при мысли, что он в этот раз сможет переступить себя и сделать то, чем некоторые занимаются по много лет.

Нет. И Татаринов продолжил смотреть телевизор. Что скажет Крамер, и что он скажет Крамеру?.. Можно сказать правду: меня напугали, мне пригрозили, я не буду заниматься вашим делом. Вы повесили на меня это дело? Вы и снимите. Повесите снова, только на кого-нибудь еще. А я хочу спокойно жить. «Ребята тоже не собирались умирать», — сказал воображаемый Илья Крамер. — «Я обещал вам поддержку? Вы ее получите… я спрячу ваших родных и близких, я приставлю охрану к ним…» Татаринов заранее отказался. Он видел, кого Илья держит за охрану. Может, и славные ребята, но те, что в красном здании — еще более славные.

Несмотря на неважное самочувствие, ему следовало куда-нибудь уйти. В голове роились неприятные мысли. Мысли мешали сосредоточиться. Тогда он достал свою старую записную книжку, возраст которой перевалил за