- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (100) »
читал из-за его плеча протокол. Одновременно он гибко поводил корпусом, разминался. В нем играла нерастраченная мощь юности.
— Что-нибудь не так? — трезво и жалобно спросил Воробейченко. Лейтенант длинной рукой достал протокол, поднес его к лицу, кивнул Пономареву и порвал бумагу в клочки.
— Ступайте, ладно, братья… Не пейте так-то. Ишь, интеллигенты. — Не удержался и добавил поучительно — Плохой пример народу подаете. Плохой пример!
На улице Воробейченко посуровел, осунулся лицом, на Пономарева не глядел, томился. Постояли минуту. Воробейченко попросил сигаретку у прохожего.
— Да у меня же есть! — удивился Пономарев. — Я бы тебе дал, Веня.
Говорить было не о чем. Приключение надоело, и оба хотели одного: быстрее разойтись.
— Ладно, спасибо. Выручил! — холодно попрощался Воробейченко и зашагал, торопясь к метро…
Вечером Пономарев в юмористических тонах рассказал всю историю Аночке, жене. Аночка отреагировала по-женски.
— Вот теперь смотри, тебе бумагу на работу пришлют.
Они долго фантазировали на эту тему и поздно уснули.
2
Прошло два дня. Пономарев сидел у главного технолога в кабинете, был неприятный разговор. Зазвонил телефон, и Виталий Данилыч удивленно кивнул ему: — Вас, Анатолий Федорович. В трубке бубнил сипловатый, напряженный голос, который Пономарев сразу узнал. Звонил Воробейченко. — Это ты, Толик?.. Послушай, старина, нехорошо тогда получилось, помнишь?.. Разошлись мы как-то неловко. А ведь ты меня здорово выручил, спасибо еще раз. — Ничего, ничего, — сказал Пономарев, оглядываясь на технолога. — Все ведь обошлось? Воробейченко на том конце провода не спешил, тянул резину, что-то хмыкал. — Обошлось… Хм-да. Не в этом дело. Послушай, старина, я хочу с тобой повидаться, мне надо. — Ну что ж, — быстро, чтобы отвязаться, ответил Пономарев. — Заходи вечером ко мне. С сыном познакомлю! Адрес-то знаешь?.. — Хм-да. Знаю… Весь день на работе, колдуя над пробирками, Пономарев нет-нет и вспоминал об этом разговоре и не радовался предстоящему свиданию. «Пьяный еще придет, — опасался он. — Напугает Витеньку. Да и Аночка будет недовольна. Дернуло меня за язык. Надо было встретиться где-нибудь в кафе, выпить, может быть, пивка по кружечке и — прощай. О чем нам толковать, если он спился? О новых ценах на вино? Слушать пьяные излияния и бредни. Были детьми, дружили. Так не каждая детская дружба святая». Но Пономарев был человек мягкий, впечатлительный, и вскоре эти мысли исчезли. Он опять с умилением вспоминал треугольные уши маленького двоечника Веньки, вспоминал, как они, пятеро мальчишек, дружили, лес вспоминал, куда они ходили добывать березовый сок. Детские воспоминания баюкали его, опустошали, — расстраивали. Возвращались неповторимые запахи и цвета. Милые светлые лица возникали из серого тумана. Была ведь, еще и Ирочка Лобанова, девочка из параллельного 8 «Б». Были прикосновения, сладкая тяжесть Ирочкиных рук, все было, и везде в воспоминаниях рядом оказывался теперешний и тогдашний Веня Воробейченко, ушастый плакса, а позже, к концу школы — мрачный гордец, скептик и даже забияка. Все было, все было давным-давно, майские жуки, теплые вечера. Ирочкины глаза, бешеное презрение, желание умереть, клятвы, великие надежды. Было, да сплыло. Но не бесследно, нет. Как-то они стояли в спортзале на балконе: сборная школы играла в баскетбол. И Пономарев видел, что неподалеку у колонны стоит одна Ирочка Лобанова. Он подкрался к ней сзади, обхватил за плечи, прижался, а она не удивилась, отбивалась, смеясь, вырывалась, — ох, и как смеялась! — призывно, таинственно. Подбежал тогда Венька и захотел ввязаться в игру, тоже схватил Ирочкину руку, — как дикая кошка бросилась на него Ирочка, потом остыла и сказала мягко, глядя не на него, а на Пономарева: — Ты не лезь, Веня… Ты еще маленький. Господи, какое это было счастье! Они были ровесники, Венька на три месяца взрослее. Разве такое забудешь? — Что-то вы, Анатолий Федорович, нынче рассеянный, — засмеялась Зоя, красавица лаборантка, когда Пономарев вторично попросил сводку со второго поста. — Она перед вами. Или влюбились, Пономарев? Это при живой жене? Ая-яй! Пономарев покивал в ответ не по сезону озорной Зое, плюнул на работу, переоделся и ровно в пять, случай редкий, пошел домой. По пути завернул в магазин, купил бутылку вина и полкило буженины. Собирался и торт купить, да народ стеной стоял в кондитерском отделе. В этот вечер шестилетний сын Пономарева набезобразничал, нарисовал в комнате на стене цветными карандашами охотника, стреляющего из лука в самолет. Чистые и нарядные прежде, обои имели теперь мерзкий туалетный вид. Когда подоспел Пономарев, Витенька был уже выпорот, они сидели с Аночкой, обнявшись, на диване, оба заплаканные. Аночка от жалости к изгаженной стене и выпоротому сыну, а Витенька от суровой обиды непонятого творца. — Вот, погляди, — сказала Аночка, пытаясь быть спокойной, — что твой сын устроил. Сын запоздало всхлипнул, глядел на отца пронзительными глазами, одинаково готовый и к поддержке и ко вторичному унижению. Пономареву тоже жалко стало стену, уж слишком широко прошелся по ней гений юного Модильяни, но упорное чтение педагогических брошюр не пропало даром. Да и картина семейной трагедии на диване была явно юмористической. — Ничего, — сказал он. — Ань, а ведь это даже оригинально. Примитивная детская живопись на стене… Есть тут что-то, а? Аночка обиделась. — Все, что ты можешь сказать? Да? Витенька, Вика, Пузырь, Митяй, Химик, Кузнечик, Клоп, Голова, Туземец и т. д. сполз с дивана и приблизился к отцу. — Папа, а правда, я говорю, Робин Гуд может подбить самолет? — Смотря куда попадет. — Если в бензобак, да? — Или в летчика. Витенька подумал. — Летчика не надо, летчик выпрыгнет с парашютом. Или ведь это фашист? Да, папа? Фашист! — Пусть фашист. — А у фашиста есть парашют? Началась долгая беседа, Пономарев не был к ней готов. Он предупредил жену о госте. Аночка разнервничалась по инерции. Пока Пономарев возился в ванной, она кричала ему из кухни про последние Витенькины похождения в детском саду. — Я пришла за ним, а он меня не заметил. И вдруг вижу, глаза у него загорелись, подбежал к Оленьке Хмелик сзади и ка-ак трахнет ее по голове кулаком. Что, почему? Оказывается, она его игрушку взяла. Представляешь?! Сын замер около двери ванной, с интересом слушал. — Это как понять? — спросил Пономарев. — Объясни, пожалуйста, не стесняйся. Сын насупился. — Ну? — А чего же она мой автобус берет?- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (100) »