- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (47) »
Самохин.
— В десятом, — сказала Катя и, подойдя к столу, раздавила сигарету о спичечный коробок. — Извините.
— Послушай, учитель, — возмутился Кирилл, — может, не будешь давить на психику?
Самохин пропустил его слова мимо ушей. Он тяжело сел на свою кровать, положил руки на колени.
— Блока прошли уже? — спросил он у Кати.
— Давным-давно.
— Сколько сидели?
— Два урока.
— Быстро вы его… — Самохин хмыкнул, порылся в своих карточках, что-то нашел, еще раз хмыкнул.
— А вы? — спросила Катя.
— Думаю, уроков пять… или шесть, — неторопливо ответил Самохин.
— Это он так, мечтает, — сказал Кирилл. — Будь его воля, он бы целый год им занимался. Бодливой корове бог рог не дает.
— Это точно, — сказал Самохин и, посмотрев на Катю, потребовал: — Ну читайте.
— А что читать? — растерялась Катя.
— Что помните.
Катя подняла глаза, посмотрела в потолок, пошевелила губами и довольно сносно прочла «О доблестях, о подвигах, о славе…».
— Ага, — сказал Самохин, когда она кончила. — Ну это кстати, что вы пришли. Я тут на вас кое-что опробую.
— А что же ты ей отметку не поставил? — с насмешкой спросил Кирилл. — Ни один ответ не должен остатьсябез отметки.
— Ты вот что… — начал Самохин.
— Слушаюсь, учитель, — Кирилл подобрал живот, выпрямил спину, — я весь внимание.
— Стихи не любишь, конечно.
— Терпеть не могу. — Блока тем более.
— В упор не вижу.
— Тогда ты мне пока не нужен. Можешь погулять в коридоре.
— Зачем вы его так? — Кате стало обидно за Кирилла. — Хороший парень.
— Ну разумеется, хороший, — невозмутимо ответил Самохин. — Плохому бы я так не сказал.
— Он знает, что я не стану лезть в бутылку, — проворчал Кирилл и встал. — Хорош бы он был на открытом уроке с фингалом.
— Скажите, девушка… — медленно начал Самохин, когда Кирилл вышел. — Кстати, как вас зовут? Катя? Голубева Катя?.. Скажите, Голубева, как вы думаете, у Блока цветные стихи или черно-белые?
— Мы этого не проходили, — удивленно сказала Катя.
— А если подумать?
— Ну вообще-то я наизусть не все помню…
Самохин молча протянул ей книжку. Она полистала, повторяя про себя: «Не то, не то…» — потом подняла на Самохина глаза и неуверенно произнесла:
— Черно-белые…
— Ага, — вроде бы обрадованно сказал Самохин. — Ну а почему?
— Не знаю
Он посмотрел на Катю в упор и после долгой паузы сказал: — А приходить сюда вам больше не следует. — Почему? — с вызовом спросила Катя, надевая пальто. — А если это любовь? — Поверьте мне, чистейшее недоразумение. И кроме того, мое положение также не очень удобно. — Не нахожу. — А зря. Роль доброго старого дядюшки, который сквозь пальцы смотрит на шалости малышей, меня не устраивает. Вот почему и видеть вас здесь мне не с руки. — А если я лично к вам приду? — Увольте. — Какую мораль вы мне прочитали, — сказала, помолчав, Катя. — Пальчики оближешь. — Я рад, что вам понравилось. — Самохин взял одну из своих тетрадей и принялся рассеянно ее перелистывать. — Профессиональный навык. — А все потому, что я школьница, — язвительно сказала Катя. — Будь я постарше, вы бы не посмели… — Правильно, — согласился Самохин, — как вы догадались? Наступило молчание. — Куда это Кирилл запропастился? — нервно сказала наконец Катя. — Стоит за дверью, — ответил Самохин, — и ждет, когда кончится острый момент. Катя медленно вытащила из кармана пальто шарфик, сияла с гвоздя на стене вязаную шапочку, сунула, поморщившись, ноги в размокшие туфли и вдруг, не выдержав, обернулась. — Ну что вы смотрите? — вспыхнула она. — Что вы смотрите? Интересно? — Я жду, что будет дальше, — сказал Самохин. — По моему разумению, вы не можете уйти, не сказав что-нибудь напоследок. — Вы очень жестокий человек, — проговорила Катя дрогнувшим голосом. — Очень жестокий. Вас к школе на километр нельзя подпускать… И, волоча шарфик по полу, вышла в коридор.
6
В дверь громко постучали, и не успел Самохин договорить свое: «Не заперто, входите», как в комнату решительно вступила Анна Семеновна. — А, вот она, канарейка! — сказала Анна Семеновна, увидев Катю. — Пригрелась, голубушка? Родители-то знают, где ты время проводишь?' — Знают, — покраснев, ответила Катя и встала. — Ну-ка паспорт давай. Вот папу с мамой известим, будешь знать, как допоздна засиживаться. — Между прочим, это ученица из моего класса, — сухо сказал Самохин. — Ученица? — Анна Семеновна недоверчиво оглядела Катю с головы до ног. — Вот через десять минут комсомольский рейд по этажам пойдет, он разбираться не станет, ученица или не ученица. Сфотографируют вас с бутылками на столе, и будете на доске красоваться. — Ну вот, взял из-за вас грех на душу, — сказал Самохин, когда Анна Семеновна, потоптавшись еще немного в дверях для порядка, ушла. — Между прочим, это она предупредить приходила. Так что не будем искушать судьбу.Он посмотрел на Катю в упор и после долгой паузы сказал: — А приходить сюда вам больше не следует. — Почему? — с вызовом спросила Катя, надевая пальто. — А если это любовь? — Поверьте мне, чистейшее недоразумение. И кроме того, мое положение также не очень удобно. — Не нахожу. — А зря. Роль доброго старого дядюшки, который сквозь пальцы смотрит на шалости малышей, меня не устраивает. Вот почему и видеть вас здесь мне не с руки. — А если я лично к вам приду? — Увольте. — Какую мораль вы мне прочитали, — сказала, помолчав, Катя. — Пальчики оближешь. — Я рад, что вам понравилось. — Самохин взял одну из своих тетрадей и принялся рассеянно ее перелистывать. — Профессиональный навык. — А все потому, что я школьница, — язвительно сказала Катя. — Будь я постарше, вы бы не посмели… — Правильно, — согласился Самохин, — как вы догадались? Наступило молчание. — Куда это Кирилл запропастился? — нервно сказала наконец Катя. — Стоит за дверью, — ответил Самохин, — и ждет, когда кончится острый момент. Катя медленно вытащила из кармана пальто шарфик, сияла с гвоздя на стене вязаную шапочку, сунула, поморщившись, ноги в размокшие туфли и вдруг, не выдержав, обернулась. — Ну что вы смотрите? — вспыхнула она. — Что вы смотрите? Интересно? — Я жду, что будет дальше, — сказал Самохин. — По моему разумению, вы не можете уйти, не сказав что-нибудь напоследок. — Вы очень жестокий человек, — проговорила Катя дрогнувшим голосом. — Очень жестокий. Вас к школе на километр нельзя подпускать… И, волоча шарфик по полу, вышла в коридор.
7
Оставшись один, Самохин выключил верхний свет, наладил настольную лампу, совсем уже ветхую, стоявшую за шкафом на полу, и подошел к окну. Он был недоволен собой: пожалуй, следовало выставить эту девчонку сразу, а соответствующую нотацию прочитать не ей, а Кириллу. За свой век Кирилл притерпелся к нотациям и переносил их менее болезненно, чем эти полудети, чья психика на шестьдесят процентов состоит из амбиции и на сорок — из недовольства собой. Но отдачи, отдачи от Кирилла было бы куда как меньше. Все дело в акселерации, будь она трижды неладна. Акселерация эта не только Кирилла сбивает с толку, она сбивает с толку и самих детей. Подойдет этакая Катюша Голубева к зеркалу — ну взрослая женщина, да и только. Так отчего бы эту взрослость на практике не испытать? Когда класс вставал, Самохин, далеко не коротышка, чувствовал себя как в дремучем лесу. Рослые, в большинстве не по-школьному одетые девушки ничем не отличались от студенток третьего-четвертого курса. Разве что чуть менее осмысленными были взгляды. Хотя, возможно, это своего рода педагогическая предвзятость. В общем-то, глаза такие же: насмешливые, любопытные, с напускной умудренностью, у некоторых аккуратно положены «тени» (директор школы — демократ). Мальчишки выглядели попроще; в эти годы их, как правило, меньше балуют. Щеголяли они разве что бакенбардами да длинными, до плеч геттингенскими волосами. Обилие ног, выпирающих из-под парт, локтей, загромождающих проходы между рядами, поражало. И точно так же поражала паническая боязнь самостоятельно думать, упорное- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (47) »