тридцати. На крещение Грэма, названного так в честь родственника матери Грэма Бальфура, троюродного брата Стивенсона, присутствовал добрый десяток Гринов всех возрастов и профессий. Все, и мужчины, и женщины, как на подбор высокие, статные, узкоплечие. Разные по характеру, амбициям, профессиям, но почти все одинаково предприимчивые и успешные — и в торговле, и в политике, и в пивоварении, и в образовании, и в банковском деле и — забежим вперед лет на двадцать — в литературе. Мало отличались Грины друг от друга и досугом. Шумные сборища на Рождество с десятком перемен на фамильных сервизах, с рождественскими спектаклями, шарадами, пантомимами. По воскресеньям — церковь, три раза в неделю — теннис и, по желанию, — крикет. На зимние каникулы ездили в Лондон на обед к двоюродной бабке Мод, той, что в свое время познакомила Стивенсона с миссис Ситуэлл, его первой большой любовью. Или в театр, самым большим успехом у детей пользовался театр герцога Йорка и, конечно же, спектакль «Питер Пэн», они могли хоть каждый день смотреть сцену из пьесы, где Питер Пэн в одиночестве сражается против целой армии пиратов. Летом либо гостили в Харстон-хаусе, в Кембриджшире, у дяди Грэма, загадочного, замкнутого холостяка в очках на широкой черной ленте. Того самого, кто удостоился в конце жизни рыцарского звания. И за дело: Грэм Грин старший без малого полвека прослужил отечеству верой и правдой в Адмиралтействе. Либо же выезжали всей семьей в Литтлхэмптон, на морской курорт. Мэрион Реймонд с детьми отправлялась раньше, и вагоном третьего класса (экономия в этой весьма состоятельной семье была строжайшая, поистине пуританская). В Харстон обремененный делами Чарльз Генри, как правило, не ездил, отчего младший Грин и полюбил усадьбу дяди: там он был предоставлен самому себе, и никто ему не читал мораль. В Литтлхэмптон же отец выезжал, но на неделю-другую позже жены и детей, причем в вагоне второго класса; директор Берхэмстеда мог и даже должен был себе это позволить: noblesseoblige^[2].

Грины были заметными людьми города с восемнадцатого столетия. Основу их благосостояния заложил родившийся в 1780 году Бенджамин Грин, это он открыл знаменитую и по сей день «королевскую» пивоварню в Бэри-Сент-Эдвардс, и он же прикупил сахарные плантации на Антильских островах, те самые, где заработал желтую лихорадку Уильям Грин — невезучий отец Чарльза Генри. Еще больший успех выпал на долю сына пивовара: Бенджамин Бак Грин дослужился немного-немало до директора Английского банка, и этот пост занимал четверть века. Его братья тоже добились «степеней известных»: один стал преуспевающим адвокатом, другой — членом парламента от консервативной партии. Отличались Грины не только незаурядными способностями, но и любовью к филантропии: невестка Бенджамина Бака завещала Обществу по распространению Евангелия полмиллиона фунтов. Отличался похвальной страстью к благотворительности и владелец пивоварни, тесть доктора Фрая, дядя Чарльза Генри Грина. Это он в 1895 году построил (а вернее, перестроил здание, существовавшее с середины шестнадцатого века) берхэмстедскую школу (красный кирпич, мозаичные полы из полированного мрамора), открывшуюся в том же году и рассчитанную на триста с лишним учеников; когда же в нее пошел Грэм, число учащихся перевалило за пять сотен.

Чарльз Генри тоже был человеком не бедным, но самым состоятельным Грином в первые годы после смерти королевы Виктории был его старший брат Эдвард, обладатель самого большого в городе дома Холл-ин-Берхэмстеда, двадцати трех (!) слуг, шофера и, так же, как и младший брат, шестерых детей. Деньги предприимчивый и трудолюбивый дядюшка заработал в далекой Бразилии на кофе («Кофейная компания», Сан-Пауло) и на банковских операциях, после чего вернулся домой пожинать плоды своей предприимчивости и пожить в свое удовольствие. В Холл-ин-Берхэмстеде, у «двоюродных Гринов», Чарльз Генри и Мэрион Реймонд с детьми и проводили выходные и праздники, обменивались рождественскими подарками и в сочельник, как это водится в Германии, распевали немецкие рождественские песни: жена дяди Эдварда была немкой. Здесь Грэм и обрел своего первого друга, младшего сына дяди Эдварда, Тутера (прозванного так, по-видимому, оттого, что был криклив и неуживчив). Мальчики, как им и положено, играли в солдатиков и в детскую железную дорогу, сиживали на крыше, объедались конфетами, купленными на еженедельно выдаваемые им два пенса на карманные расходы, и мечтали, как будут вместе путешествовать, станут шкиперами или полярниками и откроют Южный полюс, открытый Робертом Фолконом Скоттом в год рождения Грэма. С Тутером, если не считать двухнедельной поездки в Германию, Грину путешествовать не пришлось, а вот с его сестрой Барбарой лет двадцать спустя он отправится вместе странствовать — правда, не в Антарктиду, а в Либерию.

Глава вторая «Каждое младенчество печально»^[3]

Из шестерых детей «интеллектуальных Гринов» (как их прозвали Грины-коммерсанты), Чарльза Генри и Мэрион Реймонд, Грэм был четвертым. Сестра Молли и братья Герберт и Реймонд были старше его, сестра Элизабет, младшая в семье, и брат Хью, подвизавшийся всю жизнь на журналистском поприще и ставший к старости сэром Хью, генеральным директором Би-би-си, — младше. Любимыми сыновьями матери были Грэм и Реймонд, в детстве не ладившие друг с другом; Грэм вспоминал, что его не раз подмывало хватить успешного, многообещающего брата крокетным молотком по голове. Со временем выпускник Оксфорда Реймонд стал известным врачом и не менее известным альпинистом, покорителем Эвереста. Любимым же сыном отца всегда оставался Герберт. Самый старший и самый незадачливый из детей, он был похож на Чарльза Генри больше остальных, и отец прощал ему и пьянство, и азартные игры, и мотовство, и переменчивость интересов. Чем только Герберт в жизни ни занимался: и книги сочинял («Тайный агент в Испании», 1938), и журналистом (куда менее ярким и острым, чем Хью) подвизался, и брокером поработал, и даже шпионом. Тут он, впрочем, исключением не стал: на ниве «плаща и шпаги» проявили себя многие Грины, не он один.

Журналистикой Герберт увлекался со школы, уже в двенадцатилетнем возрасте издавал «Школьную газету» («School House Gazette»), куда писали все члены семьи — умевшие к тому времени писать, естественно. В газете имелись рубрики на все вкусы: «Колонка пропаж», «Шутки и загадки», «Застольные беседы»; последняя являлась «ареной для полемики», и юные полемисты выражений не выбирали: «Ты все переврала!», «Все девчонки — дуры» и т. д. Самой же популярной в семье газетной рубрикой была придуманная Гербертом анкета, на