соратниками затянулось до позднего вечера. Выслушав очередного выступающего, Большеусый рассеянно взял в руки потухшую уже трубку. Воцарилась гробовая тишина. Товарищ в галифе, что сидел справа, бесшумно подскочил и чиркнул невесть откуда взявшимися спичками. Большеусый будто и не заметил, все думы свои думал. Спохватился лишь тогда, когда пламя дошло до середины спички. Все так же не спеша, стал затягиваться. Запахло паленым — огонь начал обжигать большой и указательный пальцы услужливого товарища в галифе. Но ни один мускул не дрогнул на сурово-преданном лице. Вот что значит настоящий большевик! Выдохнув струйку ароматного дыма, Большеусый ласково ему улыбнулся. Будто рублем одарил. Да что там рубль, товарищ Сталин оценил его по достоинству! Услужливый товарищ моментально расцвел ответной улыбкой. Буквально зарделся от счастья, от чего лицо его сиянием стало напоминать ярко начищенные хромовые сапоги на его же ногах. Большеусый медленно, словно с сожалением, стер улыбку, устало окинул взглядом всех остальных.

— Все, товарищи, на сегодня хватит. Идите, отдыхайте. А я тут еще немного поработаю, часика два-три, не больше.

Просто поразительно, как тихо могут ступать большие, грузные мужчины. Даже сапоги не скрипели, проникнувшись величием Большеусого. Бесшумно и аккуратно задвинув стулья под громадный стол, все так же бесшумно удалились. А Большеусого, только что такого задумчивого и благостно-печального, будто подменили. Выждав несколько минут в позе роденовского мыслителя, вскочил и быстро засеменил к входной двери. Высунулся, убедился в наличии охраны и заперся изнутри.

В кабинете всю ночь будет гореть свет. Пусть все думают, будто оттуда всевидящее око денно и нощно бдит за страной. Будто пока все остальные дрыхнут под теплыми бочками дородных женушек, лишь один Большеусый весь в раздумьях и заботах… Накося, выкуси! Страна большая, людишек немерено, а он, Большеусый, один. А свет в кабинете пусть горит. Наверняка появятся легенды о ночных бдениях. Людское стадо очень даже охоче до мифотворчества по поводу настоящих и мнимых достоинств своего пастуха. Оно и понятно. Ведь не самый лучший становится вождем. Иногда бывает и с точностью до наоборот. Только потом, растолкавший и растоптавший всех остальных конкурентов, таки добравшийся до иреархических вершин тип наделяется всеми мыслимыми добродетелями. Не кто хорош, тот и победил; кто победил — тот и хорош. Этот алгоритм вполне устраивает широкие народные массы. А как же иначе — кто захочет признаться, что подчиняется недостойному. Сказка про голого короля по сути и не сказка, но все делают вид, что подобные казусы могли произойти только в тридевятом королевстве, да во времена царя Гороха. Или хана Мамая. Так думал Марат, наблюдая за Большеусым. Сам он еще не материализовался в этом времени. Бонус такой открылся у попрыгуна во времени, дополнительная опция. Очень практично, а то ведь, перепрыгнешь назад, скажем, в безлюдный лес. А по универсвльному закону подлости там детишки костер разожгли, осина занимает именно точку материализации или лось пробегает по своим лосиным делам. Что тогда будет с телом господина Акбашева? Он не знал, проверять на себе никак не хотелось. А так, подглядел в щелочку, если все путем, пусто, можно и в гости к предкам заявиться. Жаль, слишком короткая опция, минуты на 2–3, потом или воплощайся в прошлом, или вали обратно в свое время.

Большеусый тем временем не спеша подошел к книжным шкафам, занимавшим всю заднюю стену кабинета. Стеллажи были уставлены многочисленными томами двух угрюмых бородачей. А с боковой стены смотрели лики самих авторов. И что они такие мрачные, неужели предвидели, к каким последствиям приведет их, в принципе, невинное сочинительство? Казалось, внук раввина сейчас так и рявкнет со своего портрета на выпускника духовного училища: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет. Не себе ведь, гад, всем остальным. А ну, не трожь мои книжки, кышь отседова!»

Большеусому было глубоко плевать, кто и как смотрит. Впрочем, на ночь глядя переться в дебри политэкономии он и не собирался: отодвинув один из томов, нажал на потайную кнопку. Что-то клацнуло в утробе книгохранилища, лязгнуло и одна из секций плавно ушла назад и влево. Да уж, если не знать наверняка, ни за что не догадаться про замаскированную дверь. Автоматически включился свет в потайной комнате. Чуть уютнее рабочего кабинета, но без роскоши. Два кожаных кресла за маленьким столиком на гнутых ножках, диван. Унитаз за занавесочкой, рукомойник. Скомненький буфет, явно не из красного дерева. Зато вино в бутылках на нижних полках самое настоящее, с солнечных долин далекой Грузии. В выдвижных ящиках, к гадалке не ходи — запас трубок и душистый табачок, «Герцеговина Флор». На верхней полке за полураскрывшеся дверцой, все еще не материализовавшийся Марат заприметил корешки то ли книжек, то ли журналов. Надо полагать, не труды классиков. Точно, он где-то вычитал — Сталин увлекался альбомами, скажем, не очень пристойного содержания! Заставлял разведчиков привозить «клубничку» из-за рубежа. Один сохранивший честь и достоинство офицер отказался от такого непотребства, его потом репрессировали…

Наверняка ни одна живая душа не ведает про это тайное логово. Те, кто пробил вход с кабинета, незамедлительно расстреляны, объявлены английскими шпионами. Тех, кто расстреливал, тоже расстреляли, уже в качестве германских агентов. Потом дошла очередь и до них — они оказались японскими лазутчиками. Или индонезийскими, какая разница, лишь бы молчали. Все концы упрятаны в безымянные братские могилы. Лишь мертвые как следует умеют хранить тайну.

Большеусый задвинул засов (что может быть надежнее!) двери потайной комнаты, расслаблеено опустился в кресло. Чуть передохнув, налил вина, с чувством да с толком ополовинил бокал. Откинувшись на спинку смежил веки. Вот тут-то все и началось.

— Две новости. Хорошая и плохая. С какой начать?

В ночной тишине схрона голос прозвучал оглушительно.

Но ни один мускул не дрогнул на лице Большеусого. Медленно раскрыл глаза. Перед закрытой на засов дверью стоял невесть откуда взявшийся молодой мужчина. Явно не славянских кровей, смугловат, но по-русски говорит чисто, без акцента, даже лучше, чем хозяин комнатенки. Нагло ухмыльнувшись, продолжил:

— Начну с хорошей. Если будешь послушным мальчиком, слишком больно бить не буду. А про плохую новость, небось и сам понял. Сразу предупреждаю, бить буду с таким удовольствием, ты, гадина, даже представить себе не можешь. Будь спок, никто не услышит. Что, тяжко без охраны? А ты бы так глубоко не прятался!

Большеусый будто и не