Анастасия Вихрова Deep in work

Каждая женщина — бунтарь по натуре,

причем бунтует она исключительно против себя самой.

Оскар Уайльд.

Помню, было сыро. Так сыро, что кости сводило мелким ознобом — казалось, они рассыпаются в кальциевую муку и собираются обратно, утрамбовываясь мелкой дрожью в плотные кирпичики скелета. Было темно, не видно луж, мокрые ноги, оранжевые блики светофором на мостовой. Таджики-гастербайтеры закончили работу и, сидя под навесом, зажевывали вечерний дождь белым, пористым как луна, лавашом. На дворе суббота, почти ночь поздней осени в почти центральном районе города, где лишь офисные окна в белых ресницах оконных рам, да южные парни с асфальто-укладчиком. И я. Иду на работу. Чтобы — поработать. С мокрыми ногами.

«Я заболею и умру молодой»… — казалось, город вымок насквозь. Даже с торшеров элитных квартир элитного дома капала влага, пропитывавшая элитный ковер на элитном паркете. Элитный хозяин нежится в ванной, полной воды с просочившейся крыши, и мокрые полотенца с жирными каплями кислотного дождя линяли фирменными красками на утонувший кафельный пол. Мокрые приборы на столе, мокрое горячее, заливная рыба залита водой с твердыми вкраплениями жира из соседнего салата с индейской и ананасами. Город поглотила влага. Город стал Атлантидой. У жителей отросли перепонки на ногах, хвосты собак превратились в ласты, и резко вырос спрос на прогулочные катера.

Стоп. Кажется, у меня поднялась температура.

Я даже и не удивилась, когда в ларьке не оказалось коньяка. И в самом деле, кто его может тут пить? Дядька из элитной квартиры отоваривается модными пакетами в ближайшем мегамаркете, где берет «Хеннеси» по сходной цене, с внушительной скидкой по карточке постоянного покупателя. Гастербайтерам, кроме как на лаваш с кефиром, хватает разве что только на папиросы. Молодые и успешные менеджеры в белых, синих и желтых рубашках с модными галстуками на работе не пьют. Они пьют после и преимущественно травяной чай без сахара. Проявляют заботу о фейсе лица и хорошем внешнем виде. И тут я. С ногами. Глаз мой тоскливо уткнулся в тяжелую бутылку темно-зеленого стекла. По спине прошлись два дивизиона отборных мурашек: выбора не было. Пришлось брать шампанское. «Буратино с пузыриками» называл его Вован.

Уже два года, каждый день, часто в выходные, я поднимаюсь по этой лестнице:

— Приветствую… — говорю охране.

— Добрый день! — говорю секретарше.

— Привет!!! — говорю своему начальнику.

— Заводись, скотина… — говорю компьютеру.

Каждый день, в течение двух лет я вижу этих мужчин и женщин, с занятыми и скучающими лицами снующих по коридору. Курящих сигареты на подоконнике днем. Забивающих косяки в подсобке вечером. Распивающих кофе и чай в рабочий день и ловко опрокидывающих рюмки с водкой в рабочий перерыв. Я смотрю на них, как на рыб в аквариуме — они мой многолетний многосерийный сериал, побивший все мыслимые рейтинги. Я купаюсь в обилии чужой личной жизни. Я переполняюсь подробностями частных взаимоотношений. Я пережевываю и пропускаю через себя отходы и очистки человеческого бытия. Я прачечная чужого постельного белья.

Я знаю, что Валя-уборщица, бывший художник по миниатюре, надраивая унитазы хлоркой, часто сетует на то, что «Санитарный» дешевле, а «Comet» — приличнее. Что Катя-референт встречается сразу с двумя холостыми парнями и одним женатым, не в силах никому из них отказать, а любит, молчаливо и преданно, Олега Дробача. Высоченного, худющего, несвежего мужчину в белых джинсах, женой-занудой и пятилетним сыном-альбиносом. Что подруга моего начальника — его бывшая любовница, которой он никак не соберется с духом сказать, что она его «утомила», а та в свою очередь решила, что теперь они «очень верные друзья» на всю жизнь, до гроба. Что мой коллега Вован, еврей с русской фамилией — лоботряс, ленивец и обормот, живет за счет своей девушки, которую он не любит, но имеет. Его девушка в свою очередь очень не любит и тем более не имеет своего босса, потому что босс — гомосексуал и довольно упертый.

— У тебя такое удобное лицо, — часто говорит мне Катя-референт, вытерев распухший нос бумажным полотенцем.

«С удобным лицом нужно работать корреспондентом светской хроники, тогда селебрити разного пошиба с радостью будут давать тебе долгие и подробные интервью», — говорю себе я и отправляюсь с Вованом в курилку, чтобы впитать в себя очередную порцию его бесконечной истории про то, что «она за раз тратит на шопинг мою месячную зарплату».

Царило странное оживление. Почти дикое для субботнего не раннего вечера. Обычно по выходным злой и заспанный охранник разочарованно говорит мне в дверях, «А-а… ты… — разочарованно». И почему мне всегда все «тыкают»? Вот, почему. И ведь вроде не девочка уже, поседею скоро, но внешний мой вид не вызывает в окружающих вдохновения уважения.

Вован торопливо дыхнул в ухо смесью табака и копченой колбасы:

— Вечеринка, сестренка!.. — и покосился на две мои бутылки

— По поводу?

— Нового сотрудника берем, — он хмыкнул и перешел на многозначительный шепот, — сотрудни-ЦУ!

Вован знал ВСЕ. Не сам, конечно, разузнал — насвистели болтухи-геи из раздела распространения на втором этаже, с которыми он любил курить на лестнице, проявляя таким образом свою «терпимость». Чувство сопричастности придавало Вовану ощущение собственной значимости и давало, как ему казалось, право называть меня «сестренкой».

— Ничего себе так… — Вован с усмешкой подмигнул и умчался в сороковую комнату, из-за двери которой вкусно пахнуло едой и алкоголем.

Ясно было только одно — Вована на корпоративную, хоть и маленькую, пьянку просто так не заманишь. То есть, пожрать на халяву он, вне сомнений, был не дурак, но не в субботний же вечер на работе. И выпить он — не лыком шит, но не в тесном же рабочем кругу, где водки отродясь не покупали… разве что кампари. Но к кампари Вована не подпускали. После того памятного вечера, когда он выжрал всю бутылку через соломинку. Тихо и чинно. Почти благородно. Хватились только, когда он облевал шубу подруги начальника фото-отдела.

Не-е-е-ет, тут пахло чем-то совсем иным. Пахло травой. Вот уж поистине ахиллесова пята Вована! Поглядев в раздумье на шампанское в руках, решительно пнула дверь ногой, я тоже хотела еды и алкоголя.

Я сидела сбоку стола, нагло пила коньяк (надо же как-то согреться!) закусывала неполезными бутербродами с финской салями и рассматривала женщину напротив. Она жала руки каким-то приходящим людям, редакторам и обозревателям, и казалась мне такой худой и такой высокой. Вся в черном,