выкованный оружейником XVIII века и скрывающий тайну линкора «Императрица Мария», потопленного в первую мировую войну.

Связь прошлого с настоящим в «Кортике» активная, и разгадка тайны, кроме радости долгожданного открытия, приносит и реальную пользу молодому государству.

Так окончательно смыкаются две линии: реалистическая — о жизни Миши и его товарищей, приключенческая — тайна кортика.

Реалистическое руководит приключенческим, а приключенческое прорастает в реалистическое, диктуя соблюдение правил, в которые обязательно входит четкое разделение героев: враги мрачны, замкнуты, зловещи, друзья веселы и добры. Только темной краской нарисован белогвардеец Никитский, его немигающий, колючий взгляд из-под черного чуба, и только белой — комиссар Полевой, его добродушие и лукавая бесшабашность бывалого солдата.

В критике уже было проведено интересное наблюдение над тем, как счастливо совпали в повести Рыбакова условия приключенческого сюжета и идеалы времени, воплощенные в наивном детском восприятии.

В «Кортике» время проступило сквозь общие свойства детского возраста и заискрилось в живом детском характере честного, великодушного, деятельного Миши Полякова. Такие ребята защищают обиженную гардеробщицу тетю Брошу («Сейчас не царский режим»), враждуют со скаутами («Они за буржуев, а пионеры — за наших»), с Борькой-Жилой («Его отец враг, значит, и он — враг»).

С находчивостью и настоящей отвагой соседствуют мальчишеские мечты, сдобренные легким тщеславием, притворство и хитрость — настолько простодушные, что лишний раз подтверждают непобедимую правдивость детства.

Писатель, чуть отстранившись, с легкой улыбкой глядит на Мишу, на Генку, на других ребят. Высвечивает их характеры в достоверных диалогах, в смешных и серьезных ситуациях, куда они кидаются с головой.

Мы не расстаемся с ними, дочитав «Кортик». Еще будет «Бронзовая птица», «Выстрел», трехсерийный телевизионный фильм. «Выстрелом» (фильм называется «Последнее лето детства») писатель теперь уже надолго прощается с героями «Кортика», со своим детством. На смену им придут иные времена и другие герои. Однако душевная энергия, неравнодушие, тяга к неизведанному, что были в Мише Полякове, останутся с ними, как черты детства и героя современной детской книги.

«Если бы не было этой страсти, — рассуждает учитель из рассказа Юрия Сотника, — Америка не была бы открыта».

С жаждой немедленных открытий пришли в литературу и герои Юрия Сотника — «первопроходцы», проникшие через трубу котельной в вентиляционную систему и заразившие своей здоровой любознательностью старого учителя («Исследователи»); Вовка Грушин, сооружающий подводную лодку и отдавшийся этому занятию со всей страстностью и отвагой, а также с отсутствием каких бы то ни было сомнений относительно своих возможностей («„Архимед“ Вовки Грушина»). Его переживания драматичны и вдохновенны; в сбивчивой, торопливой речи — волнение одержимого идеей человека.

Он вызывает уважение, этот маленький востроносый энтузиаст, похожий на воробья. Уважение и в то же время смех, потому что из-за плеча рассказчика, уверенного, что поведал человечеству о великом изобретении своего друга, лукаво выглядывает писатель, вскрывающий беспочвенность Вовкиных научных занятий, его невежество.

Смех и рождается на этом скрещении посягательств и возможностей, действий и результатов. Смех пробивается из уже понятого нами несоответствия, которое невдомек Вовке Грушину.

Он еще не подозревает, какого огромного труда, таланта, образованности требует наука, как не догадывается об этом и Вася, «для науки» охотящийся на невиданную птицу («Невиданная птица»).

Но и он готов превозмочь страх перед опасностью, перед пугающей таинственностью наступающей ночи, глухим шелестом колосьев и пролетающей над ними большой птицей с распластанными в воздухе черными крыльями.

Не раз еще встретятся в творчестве Сотника поэтично нарисованные пейзажи, в которых и настроение героев и художническая тонкость автора…

Так что же лучше, гоняться за несуществующей птицей или, как товарищ Васи Дима, трезво понимать, что кондоры в Советском Союзе не водятся и что эхо — всего лишь отражение звука?

Наверняка в жизни рассудительного мальчика-старичка будет мало ошибок и ни одного отчаянного поступка. И все же Сотник с теми, кто поступает вразрез с житейской логикой и совершает ошибки, идущие от недостатка жизненного опыта, то есть от природы детства. Им отдает писатель правоту ищущего ума, душевного полета, самоотверженности, целеустремленности. Их ошибки — те самые, на которых учатся.

Юрий Сотник родился в 1914 году. Писать начал, еще учась в школе, а первое опубликованное произведение было написано вскоре после школы. Но в рассказах конца тридцатых — начала сороковых годов явственно просматривается тот Сотник, каким мы его знаем сегодня. В «„Архимеде“ Вовки Грушина», «Белой крысе», в «Исследователях» и «Невиданной птице» он сразу очертил образ детства, чтобы потом расширять и усложнять его; сразу наметил конфликт — противостояние романтического мироощущения и обывательского здравого смысла, естественности чувств, мышления и их догматической скованности. И все, о чем повествует, погрузил в стихию смеха.

Сверкающий, переливающийся, грубовато-веселый, грустновато-лирический, перетекающий в иронию, а то и в сатиру — юмор Сотника служит серьезным задачам.

Все из того же несоответствия средств и целей встает проблема выбора, совести, смелости не только физической, но и нравственной.

Перед нелегкими этими вопросами и оказались незадачливые дрессировщики, когда в результате их уроков пес покусал милиционера, сбежал и, может быть, сбесился. Предупредить милиционера — значит выдать себя, скрыть — значит подвергнуть опасности его («Дрессировщики»).

А что, например, таится в глубине очень смешной сцены, изображающей поход ребят на пастеровскую станцию? Что за этим торжественным, почти театральным шествием, с толпой провожающих, с командами: «Первоукушенные, построиться!.. Бешеные, шагом марш!»? Гибкость детской натуры, вбирающей в себя любую ситуацию, чтобы извлечь из нее веселье, дать выход артистизму. А блистающее остроумие, жизнерадостный писательский юмор зачеркивают в этом рассказе скучную канцелярскую мысль и фразеологию так же безоговорочно, как в других — сухую книжность или догматичный подход к жизни.

Жизнь проще и теплее отвлеченных рассуждений о ней — словно бы хочет сказать нам писатель, рисуя заседание учкома: пострадавшую Нюсю и Димку, обвиненного в феодальном отношении к женщине как к