the great moon and say: Время от времени мы прерываем беседу, подходим к открытой двери, смотрим на огромную тяжелую луну и в унисон восклицаем: "Why, it is nearly as bright as in Provence!" "Надо же, почти такая же яркая, как в Провансе!" And then we shall come back to the fireside, with just the touch of a sigh because we are not in that Provence where even the saddest stories are gay. Потом, вздохнув, снова усаживаемся у камина -увы, до Прованса отсюда далеко, и это печально: ведь в Провансе самые грустные истории звучат весело. Consider the lamentable history of Peire Vidal. Взять прискорбнейшую легенду о Пэре Ведале. Two years ago Florence and I motored from Biarritz to Las Tours, which is in the Black Mountains. Помню, два года назад мы с Флоренс ехали на машине из Биаррица в La Tour, что на вершине Montagne Noir. In the middle of a tortuous valley there rises up an immense pinnacle and on the pinnacle are four castles-Las Tours, the Towers. Там посреди изрезанной оврагами долины вздымается огромная гора - Черная гора, Montagne Noir, и на самом верху располагаются четыре замка - их называют "Башней", по-французски La Tour. And the immense mistral blew down that valley which was the way from France into Provence so that the silver grey olive leaves appeared like hair flying in the wind, and the tufts of rosemary crept into the iron rocks that they might not be torn up by the roots. И еще, по этой долине, которая служит своеобразным мостом между Францией и Провансом, дует мистраль, причем такой неодолимой силы, что кажется, серебристо-серые кроны оливковых деревьев вовсе не листья, а женские волосы, разметавшиеся от ветра, а кустики розмарина, укрывшиеся в щелях скальной породы с подветренной стороны, чтоб, не дай бог, не лишиться корней и уцелеть, видятся издали клочками разноцветной ткани. It was, of course, poor dear Florence who wanted to go to Las Tours. В Ла-Тур мы, конечно, поехали потому, что так захотелось Флоренс. You are to imagine that, however much her bright personality came from Stamford, Connecticut, she was yet a graduate of Poughkeepsie. Представляете, эта яркая личность помимо своих стэмфордских и коннектикутских корней и всего прочего была еще и выпускницей Вассара. I never could imagine how she did it-the queer, chattery person that she was. Не знаю, как ей это удалось - маленькой певунье. Уж и говорлива она была! With the far-away look in her eyes-which wasn't, however, in the least romantic-I mean that she didn't look as if she were seeing poetic dreams, or looking through you, for she hardly ever did look at you!-holding up one hand as if she wished to silence any objection-or any comment for the matter of that-she would talk. Помню, устремит глаза вдаль - не подумайте, ничего романтического в ее взгляде не было и в помине, то есть я хочу сказать, она вовсе не производила впечатление человека с поэтической фантазией или того, кто видит тебя насквозь, потому что она вообще на тебя не смотрела! Так вот, вперит свой взор вдаль, поднимет вверх одну ручку, словно заранее отметает любое возражение - и если уж на то пошло, и замечание тоже, и разливается соловьем. Все-все расскажет, милочка! She would talk about William the Silent, about Gustave the Loquacious, about Paris frocks, about how the poor dressed in 1337, about Fantin-Latour, about the Paris-Lyons-Mediterran?e train-deluxe, about whether it would be worth while to get off at Tarascon and go across the windswept suspension-bridge, over the Rhone to take another look at Beaucaire. И про Уильяма Молчуна, и про Густава Златоуста, и про платья парижанок, и про то, что бедняки носили в 1337 году, и про Фантен-Латура, и про фирменный поезд Париж - Лион -Средиземноморье с купе "люкс", и про то, зачем надо сойти в Тарасконе и пройти по подвесному, открытому всем ветрам мосту через Рону, если хочешь еще раз увидеть Бокэр. We never did take another look at Beaucaire, of course-beautiful Beaucaire, with the high, triangular white tower, that looked as thin as a needle and as tall as the Flatiron, between Fifth and Broadway-Beaucaire with the grey walls on the top of the pinnacle surrounding an acre and a half of blue irises, beneath the tallness of the stone pines, What a beautiful thing the stone pine is!... Как вы понимаете, нам увидеть Бокэр вблизи еще раз не довелось. Да, неописуемый Бокэр с высокой белой треугольной башней, похожей на тончайшую иглу, и высотой почти с Флэтайрон, что между Пятой авеню и Бродвеем. Как сейчас помню - серые стены замка далеко вверху, на площадке четыреста на двести квадратных метров, сплошь в голубых ирисах под высокими гордыми пиниями. Да, что может быть красивее итальянской пинии!.. No, we never did go back anywhere. Вообще-то мы никуда никогда не возвращались. Not to Heidelberg, not to Hamelin, not to Verona, not to Mont Majour-not so much as to Carcassonne itself. Ни в Гейдельберг, ни в Гамельн, ни в Верону, ни в Мон-Мажор, ни даже в Каркассонн. We talked of it, of course, but I guess Florence got all she wanted out of one look at a place. Мы, конечно, говорили о том, что хорошо бы вернуться, но, сдается мне, Флоренс вполне хватало одного раза. She had the seeing eye. Она сразу схватывала все детали - с ее наметанным глазом это было не трудно. I haven't, unfortunately, so that the world is full of places to which I want to return-towns with the blinding white sun upon them; stone pines against the blue of the sky; corners of gables, all carved and painted with stags and scarlet flowers and crowstepped gables with the little saint at the top; and grey and pink palazzi and walled towns a mile or so back from the sea, on the Mediterranean, between Leghorn and Naples. К сожалению, я этим похвастаться не могу, и поэтому мир для меня полон уголков, куда мне хочется вернуться. Еще раз увидеть города под белым ослепительным солнцем. Еще раз полюбоваться пиниями на фоне голубого неба. Еще раз всмотреться в резьбу и рисунки по краям фронтонов - оленей и алые цветы. Еще разочек попытаться различить на самом верху уступчатого конька храма малюсенькую фигурку святого. Еще раз пройтись вдоль серовато-розовых палаццо в прибрежных средиземноморских городах между Ливорно и Неаполем. Not one of them did we see more than once, so that the whole world for me is like spots of colour in an immense canvas. Все это промелькнуло перед нами с быстротой звука, нигде мы ни разу не задержались, так что мир представляется мне разноцветными стеклышками калейдоскопа. Perhaps if it weren't so I should have something to catch hold of now. Будь все иначе, мне, возможно, сейчас было бы за что зацепиться. Is all this digression or isn't it digression? Что это - лирическое отступление? Again I don't know. Не знаю, что и ответить. You, the listener, sit opposite me. А ты, сидящий напротив благодарный слушатель, что скажешь? But you are so silent. Увы, ты всегда молчишь. You don't tell me anything. Словечка не проронишь. I am, at any rate, trying to get you to see what sort of life it was I led with Florence and what Florence was like. А я стараюсь, как могу, объяснить тебе, как мы с Флоренс жили и какая она. Well, she was bright; and she danced. О, это была яркая личность! А как она танцевала! She seemed to dance over the floors of castles and over seas and over and over and over the salons of modistes and over the plages of the Riviera-like a gay tremulous beam, reflected from water upon a ceiling. Кружила себе и кружила по бальным залам замков, странам и континентам, салонам модисток, курортам Ривьеры. Как веселый солнечный зайчик на потолке, отраженный поверхностью воды. And my function in life was to keep that bright thing in existence. А моим жизненным предназначением было не дать этому лучику умереть. And it was almost as difficult as trying to catch with your hand that dancing reflection. Однако сделать это было так же не просто, как поймать рукой солнечный зайчик. And the task lasted for years. Причем тянулось это годами! Florence's aunts used to