художника утро, графиня взглянула на С-ва у целебного источника.

— Он написал ее портрет? Вот этот, с нашей открытки? — впервые проявил интерес Сережа.

— Разумеется, он написал ее портрет и подарил ей. И стал таким же рабом, как прочие. Снова пытался рисовать ее, но даже на это у него не осталось сил. Во время одной из попыток повторить портрет прямо за мольбертом у него пошла горлом кровь, и через три дня его не стало, хотя до этого врачи говорили, что опасности нет, что он практически излечен; а главное светило лечебницы и вовсе утверждало, что никакой серьезной болезнью художник не страдал, что его приступы нервной природы.

— В те времена не умели распознавать чахотку? — снисходительно спросил Сережа, но сестра перебила его:

— А что случилось с ней потом? И с портретом? Как портрет оказался на старой открытке?

— Это не совсем тот портрет, это всего лишь гравюра с него, отпечатанная и раскрашенная. Хотя даже в таком виде он волнует воображение, — начал Герман Карлович.

— Да уж, — перебила Сашенька, забывая, что говорит как положено, по-французски, — что-то ужасающее есть в этом лице, в самой его безупречности.

Речь ее на французском отличалась от обычной обиходной речи, она невольно подражала оборотам учителя.

— Просто ангел смерти какой-то. Она ведь тоже умерла, правда?

— В каком-то смысле, — отвечал Герман Карлович, — не забывайте, что имеется в виду девятнадцатый век.

— Нет, я имею в виду, умерла тогда, сразу после смерти художника, вы же прекрасно поняли, зачем иронизировать! — рассердилась Сашенька, и косички прыгнули вперед на плечи, чтобы поддержать и утишить ее.

— Она не умерла тогда, — отчего-то задумчиво и медленно выговорил Герман Карлович, — но красота ее неуловимым образом изменилась, перестала быть абсолютной. Нет-нет, — заторопился учитель, — она не стала выглядеть хуже, но мистического трепета не возникало больше при взгляде на это безупречное лицо. Вскоре после смерти художника, коей виновницей сочли графиню, она позволила барону *** увезти себя из Карлсбада, потому что теперь уже ничто не могло остановить кривотолки, и глухая ненависть дамского общества, столь долго — месяц — пребывавшая под спудом, выплеснулась наружу. Да, ей уже нечем было защищаться, — загадочно добавил Герман Карлович. — И все общество немедленно согласилось, что именно барон *** оплачивал ее проигрыши и был ее тайным возлюбленным, чем объяснялось ее циническое равнодушие к остальным поклонникам. Равнодушие обернулось страхом потерять благосклонность покровителя, ту благосклонность, которая выражается в маленьких золотых кружочках, или ценных бумагах.

— Это правда? Она действительно оказалась любовницей барона? — сурово вопрошала Сашенька.

— Нет, — односложно и как бы даже враждебно отозвался Герман Карлович.

— Вы забыли о портрете, — напомнил Сережа.

— Это вы забыли, не я, — Герман Карлович приподнял складчатые веки и с интересом, словно в первый раз увидел его, посмотрел на ученика. — Ты последователен и не даешь себя сбить, но это не всегда будет достоинством. Портрет попал к тому самому барону ***, после ее смерти. Она умерла внезапно, как будто от скуки, через несколько месяцев после описываемых событий. Казалось, что портрет забрал ее силу, и ей больше нечего было делать здесь, среди людей, которые переменились к ней. Среди мужчин, вернее, — поправился он, — с женщинами она и прежде не имела дела. Она умерла в гостинице, сомневаюсь, что у нее вообще был дом. Разумеется, после объявления в газете, объявилась какая-то родственница. Из России. Приехала за наследством, за коллекцией редких бриллиантов (в числе прочих слухов о графине ходил и такой), но ожидаемых драгоценностей не нашла, продала все ее вещи по дешевке — и портрет в том числе, чтобы хоть как-то оправдать поездку, компенсировать расходы на билеты и гостиницы.

— А барон случайно оказался рядом и купил портрет, а потом напечатал с него открыток и нажил на этом целое состояние, — Сашенька перенесла нелюбовь с графини на барона, не ведая, что женская солидарность — самая эфемерная из будущих (взрослых и женских) эмоций.

— Не совсем так, или совсем не так — тебе же все равно, детка, ты уже составила свое мнение, правда? Но не нашла разгадки, — Герман Карлович развлекался, и это было обидно. — Какую роль сыграл портрет в истории никто так и не узнает. А может быть, Оскар Уайльд написал свой «Портрет», услышав о графине из Карлсбада? Кстати, гравюра и открытки были изготовлены до продажи портрета, он ведь выставлялся на аукционе, и имя покупателя осталось неизвестным… Такая открытка сейчас большая редкость не только в силу малого тиража, считается, что она приносит владельцу долголетие. А истинный владелец портрета — увы — обречен жить вечно.

— Вы действуете, как фокусник, отвлекая наше внимание от правой руки, чтобы свободнее оперировать левой, — вступился Сережа за сестру, готовую расплакаться от обиды. — Портрет здесь вообще ни при чем. Что мы, собственно говоря, хотим расследовать? Мы ведь так и не определились. Равнодушная красавица с абсолютной — вы не случайно несколько раз повторили это слово красотой, разрушает походя судьбы, убивает своей красотой нарисовавшего ее художника, после чего ее душа, якобы, переселяется в портрет; или художник творит такое чудо, уловив ее душу и поместив на полотно. На это вы намекаете, вспомнив Уайльда. Потеряв душу, то есть зло, которое ее питало, красавица теряет власть над мужчинами, даже над преданным бароном — этого вы не говорили, но подразумевали, поставили между строк; делать ей дальше нечего, функции свои разрушительные выполнять затруднительно, жить обыкновенно — скучно и не на что, ведь «духи» не станут платить просто так; красавица умирает. Правильно?

Герман Карлович внимательно слушал ученика, изредка позволяя себе намек на одобрительную улыбку: — Какую же историю предлагаешь ты?

— Историю вы уже рассказали, но специально все запутали. Если бы не ваши провокационные акценты и намеки, и объяснять бы ничего не потребовалось. Никакой мистикой в вашей истории даже не пахнет, все предельно просто.

Сережа оглянулся на Сашеньку, подмигнул и повторил знаменитую паузу учителя, даже веки попытался прикрыть точно так же. Но сестра не выдержала:

— Пожалуйста, прекратите перемалчиваться, давайте разговаривать без спецэффектов. Сережа, Герман Карлович ясно сказал, что графиня обладала чудесной властью над мужчинами, кто-то ей эту власть дал, не одна красота тут виной.

— Абсолютная красота, Саша. А что такое абсолют? Это закон, это Бог, если хочешь. А закон не может быть