именно от этого майора будет зависеть дальнейшая судьба.

- Виноват, господин майор, - подхватился Харти.

Майор держал руки за спиной, оттуда выглядывало что-то вроде хлыста. Зачем ему хлыст? - удивился Тимофей. Или он на лошади?…

- Переведи ему, Харти… Он пограничник - это нехорошо… - Майор помедлил, Харти воспользовался этим и перевел. - Но у него маленькая геометрия, - майор ткнул стеком в два малиновых треугольника на петлице Тимофея, - значит, и маленькие грехи… если он раскаивается и готов начать новую жизнь, его можно простить.

Харти опять перевел. Тимофей понял, что от него ждут ответа, и решил не отвечать, но с губ само собой сорвалось «гут»… А ведь еще нынешним утром ему показалась бы нелепой даже мысль о каком бы то ни было разговоре с фашистами. А сейчас не только слушает - делает вид, что соглашается. Он унижен? Да. Побежден? Да. Сломлен и сдался?…

Тимофей покосился на окопы. Он всегда знал, что скорее убьет себя последней пулей, чем сдастся врагу. Но сложилось иначе. Значит, опять кинуться на них, напроситься на пулю?… А кто отомстит за ребят?

Другие?

А почему не ты? Почему ты не хочешь оказаться сильнее и хитрее своих врагов? Выжить, вырваться и отомстить? Победить, наконец? От какого Тимофея Егорова будет больше пользы: от погибшего гордо, но бесполезно, или от активного бойца?…

Он досадовал, что во второй раз не бросился на фашиста сразу и все как-то решилось само собой. Ему было стыдно, что он остался живым, - Тимофей победил этот стыд. Чтобы отомстить, я должен выжить, это он усвоил твердо. Я должен выжить. Чего бы это мне ни стоило. Любой ценой!…

- Я сделаю все как надо, герр майор.

Это майор понял без перевода.

- Отлично, - сказал он, и вдруг Тимофей увидел в его левой руке свою кандидатскую партийную карточку. Стек легонько щелкнул по ней. - Ты хотел стать большевиком?

Я должен выжить… должен… - стучало в мозгу.

- Да, - сказал Тимофей.

- Печально… Переведи ему, Харти, что фюрер приказал уничтожать всех большевиков. - Он слушал Харти, кивал, но следил только за выражением лица Тимофея. - А теперь переведи, что между «хотел» и «был» качественная разница, и мы это понимаем. - Он опять терпеливо дождался конца перевода. - А теперь спроси, хочет ли он сейчас вот на этом месте быть убитым.

- Я хочу жить, - сказал Тимофей, почти физически ощущая, как бьется в мозг: ты должен, должен выжить,.

- Ну что ж, пожалуй, мы забудем это маленькое недоразумение, если ты сейчас ее порвешь, - сказал майор, протянув Тимофею кандидатскую карточку.

Схватить майора за запястье, скрутить его, швырнув податливое тело на фиксатого Харти, на это Тимофею понадобилось не больше секунды. Но смуглый - ах, досада! - уже отскочил назад, и карабин в его руках так ловко, будто сам это делает, скользнул из-под мышки в ладони. Ведь убьет, сволочь!…

Авось с первой не убьет.

Тимофей сделал ложное движение влево, прыгнул вправо (пуля ушла стороной!), схватил горячий стальной обломок - все, что осталось от его самозарядки со знаменитым снайперским боем, встретился глазами со смуглым. Тот не боялся. Глаза горят, смеется, бьет с пояса, не целясь. Будь ты проклят!

Вторая - мимо.

- Кончай его! - крикнул откуда-то сзади майор.

Тимофей метнулся в сторону - дуло пошло за ним; в другую - дуло тоже. Тимофей вдруг почувствовал усталость. Все, понял он, глядя, как палец врага медленно прижимает спусковой крючок.

2

Его опять не смогли убить.

Очнувшись, Тимофей не удивился. Уж такой это был день. Не пришлось и вспоминать, где он и что с ним: он знал это сразу. Где-то внутри, независимо от его воли, организм уже переключился на иной ритм; мобилизовался с единственной целью - выжить. Человек еще должен был осмысливать новую для себя ситуацию - войну; на это уйдет немало дней, а его природа уже заняла круговую оборону.

Тимофей лежал в неглубокой воронке, на дне, и какой-то парнишка бинтовал ему голову. Это был тоже пограничник, но незнакомый. Видать, первогодок с соседней заставы: тех, кто служил по второму году, Тимофей знал хотя бы в лицо.

Пограничник наматывал бинт не глядя, как придется, совсем не по инструкции; такая чалма если часа два продержится - уже благо; обычно они расползаются кольцами куда раньше. Тимофей хотел сделать замечание, но говорить еще не мог, даже руки поднять еще не было силы, а парнишка, как назло, неотрывно смотрел куда-то за спину Тимофея, тянул шею, выглядывая через вспушенный край воронки. Грудь Тимофею он перебинтовал еще раньше. Правда, при этом кончилась гимнастерка: ее правый бок был начисто оторван* только воротничок и уцелел.

Тимофей пошевелил пальцами. В руках пусто… Внутренне цепенея, Тимофей потянулся левой рукой к уцелевшему нагрудному карману. Пусто.

- Не дрейфь, дядя, - сказал пограничник, - твой билет у меня.

- Давай сюда.

- Вот невера! - Свободной рукой он достал из галифе смятую кандидатскую карточку. - Не теряй в другой раз.

- Я вот так ее зажимал. В кулаке.

- Может, вначале и зажимал.

- Меня ковырнуло крепко?

- Семечки. Только шкарябнуло по черепушке. Но картина, сам понимаешь, жуткая.

- Гляди ты. А ведь он меня в упор срезал. Метров с трех. Враз выключил начисто.

- Контузия, - сказал пограничник.

Он закрепил бинт как придется, еще раз выглянул из воронки, тихо охнул и медленно, тяжело сел в подмявшуюся под ним землю.

- Все. Приехали, дядя.

Он улыбался. Улыбка была выбита на его лице, потому что он хотел выглядеть улыбающимся. Но в нем все застыло внутри, и снаружи это была окостеневшая маска. Только значок ГТО первой ступени, перевернувшийся изнанкой, мелко подрагивал на его груди скрестившимися цепочками.

Тимофей все понял; пересиливая слабость, перевернулся на четвереньки и привстал. Справа дорога, запруженная автомашинами и танками; слева, вдоль разбитой позиции, приближается группа немецких солдат. Если сейчас ударить в два ствола, то, пока они разберутся, что к чему, четырех, пожалуй, спишем.

- Где твоя винтовка?

- Ты что, дядя, спятил?

Ясно, первогодок. Школы нет. На него по-настоящему даже разозлиться нельзя.

- Товарищ красноармеец, - раздельно произнес Тимофей, - вы как отвечаете старшему по званию?

От изумления парнишка обомлел. Улыбку стерло с лица, но и дрожать перестал. Несколько секунд он осмысливал такую простую на первый взгляд ситуацию, потом выпрямился, надел по-уставному снятую перед тем фуражку.

- Виноват, товарищ командир отделения.

- Где ваша винтовка?

- Я ее не имел, товарищ командир отделения. Я на «максиме» работал. Первым номером. Мне винтовка не положена.

- Ясно. Бегом в соседние окопы. Достать две винтовки с