Иван Емельянович Филоненко родился в 1934 году в степной деревне Константиноградовке, основанной украинскими переселенцами на берегу башкирской речки Уршак.

Здесь, в Башкирии, прошли его детские и школьные годы, сюда вернулся он после окончания агромелиоративного техникума помощником лесничего. После службы в Советской Армии И. Филоненко работал в подмосковном опытно-показательном лесхозе, здесь же начал писать свои первые рассказы о лесниках. Окончив Литературный институт имени А. М. Горького, несколько лет работал журналистом.

Первые повести И. Филоненко «Облака под лугом» (1968) и «Пока вырастут деревья» (1973) автобиографичны, следующие книги явились результатом размышлений над сегодняшними проблемами тружеников лесного и сельского хозяйства. Это повесть «Сотвори красоту» (1977), художественно-публицистическая книга «На холмах, посреди России» (1980), книги очерков «В сосновом красном бору» (1979) и «Земные наши заботы» (1983).

С особым интересом встретили читатели и критика новую повесть Ивана Филоненко «Хлебопашец».

Глава первая

1

Снег тихо опускался на прибранные нивы, умолкшие леса, на схваченную тонким ледком речку, пустые огороды, деревенские дворы и улицы.

Мир преображался, делался чистым, ярким и радостным — надоела грязь, надоело громыхать на телеге по выбитым слякотной осенью колдобинам. Не терпелось на санях по деревне промчаться, коней размять. Уже и сани были готовы, стояли во дворах, воинственно задрав оглобли. Кое-кто их даже на улицу вытянул — хотел показать: вот, новые справил, с железным полозом. А на ходу-то легкие какие!

Однако не в санях дело, санями мужик не похвалится, если конь голодный и в ларях пустовато. Год, слава богу, выдался добрый: и тепла в меру — ни хлеба, ни травы не посушило, и на дожди грех обижаться — немного их было, но все ко времени, так что вдосталь хлебушка мужики намолотили, еще и по сегодня цепами стучат, домолачивают по ригам. Это уже вроде баловства и хвастовства: вот сколь снопов пшенички навязал, на дворе октябрь к концу, а я с обмолотом никак не управлюсь. Гордая дума эта радовала не только хозяина, но и всех домочадцев, определяя собой и настроение и тон общений. Никто не жаловался, не кручинился, не скупился ни на какое одолжение: «Когда отдашь, тогда и ладно».

Да и что скупиться, если сыт, если и хлеб уродился и лен удался — будет во что обрядиться (уж бабы-то постараются, ночами будут сидеть, а наткут холстов да одежонок нашьют).

А сейчас главной заботой у всех была капуста. Посматривали в окна, на тихий снег, стучали ножами, наточенными до остроты специально по такому торжественному случаю. Поглядывали в посветлевшие окна, покрикивали на ребятишек: «Снег же вон идет, пошли бы побегать!» А они мешались под руками, томились в ожидании — кто первее ухватит кочерыжку. Мужики тоже частенько наведывались в избу — что детишки малые, поглядывали, как вкусно похрустывают ребята, как весело управляются с делом бабы, и всем загадывали давно разгаданную загадку: «Маленький, горбатенький, всю ниву обрыщет, а домой вернется — целый год пролежит». Бабы и ребятишки прикидывались несмышлеными, высказывали самые разные отгадки, а какой-нибудь малец, которому сами же и шепнули на ухо, выкрикивал торжествующе: «Серп!» Домочадцы ахали без всякого притворства и пускались вспоминать минувшую жатву: уж довелось нынче серпу порыскать по полю, поисточиться. А теперь что ж, пусть и полежит, отдохнет, зимой батя позубрит его — и опять готов будет рыскать.

Все были благодушны, потому что знали: сусеки полны зерном, подпол и погреб доверху засыпаны картошкой, стог сена выше избы красуется за сараем. Так что и себе на стол, и в ясли скоту будет что положить. Будет что и на базар в город свезти. Значит, заведется и кой-какая копейка, чтобы долги соседям отдать, подати уплатить и дырки подлатать, какие понаделала в хозяйстве страшная засуха, та, что четыре года назад пожгла все, погубила. Легче умереть было, чем выжить...

Весть о грозной туче, которая собралась в тот погибельный 1891 год над Шадринским уездом и которая готова была «разразиться голодом повсеместным и почти поголовным», дошла до самого Санкт-Петербурга. Смелый и честный, должно быть, человек написал в газету «Русские ведомости» вот такие строчки, на крик похожие: «Уже и теперь 77000 жителей питаются хлебом из сорных трав с незначительной примесью ржи. Домашний скот, избалованный добрым сеном, отвертывается от этого хлеба, а люди едят и благодарят бога, у кого есть запас сорной травы на завтрашний день. Но и урожай сорных трав не был значительным. Недалеко то время, когда не останется ничего. Даже и теперь обычное явление, что люди по два и три дня остаются без всякой пищи, а что будет дальше — страшно подумать».

В петербургских дворцах этот крик горя и нужды вызвал лишь недовольство: нельзя же, в самом деле, за мужика так глотку драть. Да и не в новинку ему хлеб пополам с лебедой есть. Не сам ли он и пословицу выдумал: «Не то беда, что во ржи лебеда...»

Услышал мужик, что его же утешками его и утешают, досказал пословицу до конца: «Злее нет беды, когда ни ржи, ни лебеды».

Ничего, в ответ ему, уж как-то перебьется, не перемрет. А если какой и помрет, то на его место другие народятся: рождаемость-то, кажется, самая высокая не где-нибудь, а в России-матушке. Во Франции, к примеру, похуже нашего, там, правда, поменьше смертность, однако и рождается куда меньше: у нас 48 человек на тысячу, а там всего-то 22. Так что без работников пашня русская не бывала никогда и даст бог не будет.

Однако не все были так бесчувственны и невнимательны к нуждам народным. Беда, грозной тучей собравшаяся над уездами и губерниями России, болью отозвалась в душе передовых людей русского общества. Репин пишет знаменитую картину «Крестный ход в Курской губернии», обнажая безысходное положение крестьянства, его скудность, обеднение и вопиющую нужду.

Лев Толстой, отложив все дела, все иные заботы, ездит по деревням Тульской, Орловской и Рязанской губерний, организует на частные пожертвования бесплатные столовые для голодающих семей, покупает и распределяет хлеб. Взывая к совести и разуму общества, пишет гневную статью «Почему голодают русские крестьяне», которую царский двор воспринял как «открытую пропаганду к ниспровержению всего существующего во всем мире социального и экономического строя».

Активно участвуют в борьбе с голодом Глеб Успенский, Короленко и Чехов.

Русские ученые, всячески