- Не нравится мне всё это. - Зотов потыкал пальцем в планшет, обращаясь к Светлане, - Он настоящий?
- Нет.
- Так я и думал. А где настоящий?
- Спрятан.
- Ясно, очередная ловушка. И что мне с этим делать? Как его оформлять?
- Оформляйте как настоящий, с моих слов и со слов, эксперта… А где он кстати? Там, такой чудик был в машине с нами.
- Тот, что кричал, что он ни при чём? Что случайно там оказался?
- Да.
- Он эксперт?
- Да, и он подтвердил подлинность рисунка.
- Ого, а на самом деле это копия?
- Да.
- Точно?
- Точно, что я дура рисковать настоящим?
- Ладно, пусть пока думают, что он настоящий.
- Когда найдёте остальные рисунки, и вернёте их в музей, этот вернётся ко мне. Вот и всё.
- Легко сказать. Прямо сейчас идёт обыск в доме Рейнера и пока… - у него зазвонил сотовый. Генерал посмотрел, кто это и скривился, словно от зубной боли, - Ох не нравится мне всё это, - глубоко вздохнул и ответил:
- Слушаю Виктор Сергеевич. Да, я приказал. Да. Нет, пока не нашли, но ищем. Да, понимаю. Слушаюсь. – и нажал отбой. – Охренеть, - прокомментировал он то, что только что услышал.
И посмотрел на Волклву.
- Если не найдём остальные рисунки, нам пиздец.
Его телефон опять ожил.
- Зотов, слушаю. Точно? Точно? Все? Отлично, отлично, оформляйте всё как надо и сразу ко мне.
Нажал отбой и, с облегчением, посмотрел на женщин:
- Фууу, как на американских горках, то вверх, то вниз.
- А сейчас куда? – спросила Светлана.
- Вверх вроде - нашли, слава богу, эти грёбанные рисунки.
- У Рейнера?
- Да.
- Ни и отлично, - Светлана тоже перевела дух.
Когда повеселевший Зотов ушёл и женщины остались одни, Елена, спросила, то что хотела спросить:
- Что дальше?
- Ничего, пойду спать.
- Ты поняла о чём я. Что было в том конверте?
- В каком конверте?
- Не виляй, я видела твою знаменитую конференцию, и как ты сожгла конверт. Что в нём было?
- Не важно.
- Нет, важно. Какой диагноз?
- Мы не будем обсуждать это. Он сгорел, и всё на этом. Вместе с ним сгорел и диагноз.
- Ты дура? Там рак? Говори…
Но Светлана лишь пожала плечами, показывая всем видом, что разговора не будет.
- Лучше расскажи, что с твоим заграничным проектом? – переключила она разговор.
- Всё по плану, идёт процесс.
- Вот и хорошо. – поставила она точку, - Сильно надеюсь, что твой Зотов вытрясет из них все подробности, особенно куда делась Кашина, и что, на самом деле случилось с моей подругой и искусствоведом Викторией.
- Что-что, а это он умеет.
- Быстрее бы… Когда всё уляжеься махну на Урал, ребята давно зовут… Или в Питер, кстати - есть у меня телефончик одной знакомой черкешенки…
- Ясно, - с сожалением прервала Елена, не желая слушать рассказы про черкешенку, и понимая, что её, в планах Светланы нет. – Ладно, пойду работать. Раз рисунки нашлись, значит, заявление для прессы будет…
Но его не было.
Ни в этот день, ни в следующий, никакой новой информации, а уж тем более победных рапортов о раскрытом преступлении, в прессе не появилось.
Квартира Бартман, кухня.
Светлана и Бартман, опять сидели на кухне, за ставшим уже традиционным, чаем с лимоном и мёдом.
- Вот вы не верили в Матрону, а ведь помогла.
- Ну да, наверное… я знаете, когда сильнее всего её просила?
- Когда?
- Когда сидела в машине с этими, то ли охранниками, то ли бандитами, а эксперт проверял вашу акварель. Это было круто.
- Вы ничего не говорили об этом.
- Чего говорить, раз всё обошлось. А вы что просили?
- Чтобы не было убийств, чтобы как-то так повернулось, чтобы преступники были наказаны, а вы бы при этом ни кого не убили.
- Хмм.
- Что хмм? – отреагировала Бартман на скепсис Светланы, - Вас что-то гложет. Что? Вроде всё закончилось, а вы как будто чего-то ждёте. Так?
- Да, так. Жду. У меня плохое предчувствие. И чем дольше длится молчание, по поводу ограбления музея, тем хуже.
- Объясните, что это значит?
- Не так просто объяснить… - она остановилась, соображая, как объяснить. – Вот идёшь по лесу, всё хорошо, птички поют, солнышко светит, настроение вроде хорошее, и вдруг тишина. И ты стоишь и нутром чувствуешь опасность… - она остановилась, - проще на примере пояснить:
Вот что рассказал мне один знакомый, когда ему было лет десять-двенадцать, - она что-то посчитала в уме, - получается лет тридцать назад. Жил он тогда в деревне, и его дядя тракторист, брал его с собой в поле. И вот едут они на тракторе, пашут. Плуг врезается в пласт земли сантиметров на двадцать в глубину, нарушая мышиные норки. А сзади за трактором идёт лиса, и ловит зазевавшихся мышей. И так несколько дней подряд, они пашут, а лиса ловит. Наконец дядя взял с собой двустволку, решил лису подстрелить, а она раз и не пришла в этот день. Они подумали, что она наелась, и на следую щий день ружьё не взяли. Глядь, лиса тут, как тут. На завтра они берут ружьё - лисы нет. И так несколько дней подряд, как только они берут ружьё - лисы нет, как только оставляют его дома - она есть. Как лиса узнавала, когда есть ружьё, а когда нет – загадка. Видеть его в кабине она не могла, чувствовать за несколько километров запах пороха, тоже.
Или другой случай уже со мной:
Лет пять-семь назад, под Новгородом, недалеко от нашего охотничьего лагеря, местные мужики засеяли овсом небольшое поле в глухом медвежьем лесу. И вот, когда появились первые признаки выхода медведя на овес: обсосанные колосья, кругообразное замятие вокруг них, «мины» — их бригадир пришёл к нам с просьбой помочь. У меня было несколько свободных дней до следующей группы, и я подумала – почему не помочь людям. Взялась. Как по учебнику, на краю поля утроила лабаз…
- Что это такое? – Бартман слушала с огромным вниманием.
- Выбираются два близко растущих дерева, и к ним прибиваются доски - ступеньки, получается какое-то подобие пожарной
