бы идти пешком. Жану захотелось выйти, чтобы отряхнуть эту невыносимо давившую на него тяжесть, и это желание пробудило в нем тоску.

«Я боюсь», — подумал он непроизвольно.

Он попытался найти себе оправдание, но все доводы рассыпались перед переполнявшим его отвращением к самому себе. Зачем себя обманывать? Причиной его недовольства самим собой и раздражения на Денизу был страх.

Он, со смехом рассуждавший об опасности, считавший трусами тех, кто понимал значение слова «страх», он, офицер-стажер Эрбийон, боялся. Причем еще до того, как соприкоснулся с опасностью. Стыд, охвативший его, оказался настолько сильным, что он даже не заметил, как ужас его полностью улетучился.

ГЛАВА II

Солнечный луч широким лезвием разомкнул веки Эрбийона. Он, ревниво оберегая свой сон, отвернулся, но тут же под воздействием мощной звуковой волны ходуном заходила крыша, и тогда, ослепленному светом и оглушенному грохотом, ему пришлось встать.

Его первый взгляд пересек комнату и в недоумении остановился на подставке с горшком для воды. Откуда взялась эта мрачная конура, оклеенная просмоленной бумагой? Однако стоило Эрбийону заметить свой чемодан, еще закрытый, как его очертания всколыхнули всю цепочку воспоминаний. Он находился в эскадрильи.

Спрыгнув с кровати, он схватил свою униформу. Разбудивший его гул был гулом мотора: где-то летали, вероятно, было уже поздно. Он с тоской подумал, что его сочтут ленивым. В ту же секунду узенькая дверца отворилась и через нее с трудом протиснулся массивный и неуклюжий, как медведь, солдат.

— Я ординарец, — сказал он. — Может быть, господин лейтенант хочет горячей воды? А попозже я принесу кофе.

Солдат был одноглазым, отчего Жан почувствовал определенную неловкость. С некоторым колебанием он ответил:

— Спасибо, не надо. Я предпочитаю холодную воду.

Он подумал и, сделав над собой усилие, добавил:

— Нужно было разбудить меня раньше.

— Капитан приказал, чтобы господину лейтенанту дали возможность выспаться, — сказал солдат, моргнув своим единственным глазом.

— Ах, капитан… — пробормотал Жан.

— Этот человек знает, что говорит, — важно добавил ординарец. — Господину лейтенанту на все хватит времени.

Солдат держался как-то по-свойски, офицеру-стажеру это нравилось. Однако он подумал, что необходимо заставить себя уважать.

— Хорошо, — сухо сказал он. — Сегодня утром завтракать я не буду.

Его влекло к себе солнце и этот оглушительный гул, то затихавший, то возобновляющийся с новой яростью, который он узнавал по вращающимся винтам. Когда он вышел из своей комнаты, его остановила темнота. Он оказался в узком, длинном и темном коридорчике, куда выходило два ряда параллельно расположенных дверей. Заметив слева просвет, Жан направился прямо к нему.

Он вошел в просторную комнату, вдыхающую свет сразу четырьмя окнами. Она была оклеена тисненым картоном, и перед белой, усыпанной голубыми цветами клеенкой, покрывавшей длинный стол, Жан испытал чувство свежести и веселья. Он разглядывал сооружение из полок, украшавших один из углов комнаты, как вдруг услышал:

— Вас уже интересует бар, господин офицер-стажер. Вы далеко пойдете.

Голос прозвучал звонко, резко и так искрился радостью, что сквозь Эрбийона словно прошла благодатная волна. Он повернулся всем телом. Перед ним на фоне темной пасти коридора, сложив за спиной руки, стоял незнакомый молодой человек. На нем был черный мундир, ткань которого блестела почти так же, как и позолоченные пуговицы. Мундир плотно облегал худощавое тело и тонкую шею. Изящная стройность тела гармонировала с изяществом открытого лица, продолговатыми и горящими глазами, прямым носом, тонкими усиками, заканчивающимися вровень с уголками губ.

«Он не намного старше меня, — подумал офицер-стажер, — и у него нет наград. Это наверняка новичок».

Довольный тем, что перед встречей с опытными офицерами нашел себе товарища, с которым нечего было робеть, он непринужденно представился:

— Офицер-стажер Жан Эрбийон.

— Капитан Габриэль Тели, командир эскадрильи, — ответил молодой человек.

Он протянул руку, и Жан заметил на его рукаве три потускневшие золотые нашивки. Ему показалось, что его щеки сейчас лопнут от прилива крови, которая мгновенно окрасила его лицо, а ощущение того, что кожа пылает, еще больше усиливало его отвратительное смущение.

Позабыв о том, что на голове у него нет фуражки, он поднес пальцы ко лбу и, вытянувшись по стойке «смирно», пробормотал:

— О! Прошу прощения, капитан.

Целый вихрь мучительных мыслей закружился в его голове. Он выставил себя на посмешище; вместо благоговейного почтения, которое он теперь испытывал к этому моложавому начальнику, он продемонстрировал немыслимую фамильярность. Теперь он обречен в его глазах.

Пока Жан стоял, напряженно вытянувшись, а лоб его покрывался испариной, капитан не сводил с него своих словно позолоченных отраженным в них солнцем глаз.

На плечо Эрбийона легли крепкие пальцы, и голос, одаривший его несказанной благодатью, произнес:

— Довольно почестей. Пойдемте, я покажу вам машины.

Вскоре они были уже на участке рядом с бараками. Опоясанное четкой лентой дороги и украшенное размытой бахромой растущих вдали деревьев, впереди расстилалось широкое и плоское поле, резко заканчивавшееся и переходящее в два крутых склона, которыми и обрывался пейзаж. От вогнутого разлома на севере поднимался голубоватый речной пар, на юге — сероватый дымок, исходивший от человеческого жилья. Таким образом Жан определил, где протекает Висла и где находится селение Росни. Ему не терпелось поскорее все изучить. Его жадный взгляд хотел мгновенно вобрать в себя все, что находилось на местности и что могло бы в будущем пригодиться в его связанной с риском жизни. От огромных, похожих на соборы с усеченными верхушками ангаров он пошел к рассеянным по полю группкам механиков, к белому полотну, растянутому на земле в виде широкой буквы «Т» для обозначения направления ветра. К своему глубочайшему удивлению он обнаружил, что летное поле на фронте было в точности таким же, как и в тылу, где он проходил обучение.

Тели, между тем, наблюдал за ним. С самого первого мгновения Эрбийон ему понравился, несмотря на его кричаще новую офицерскую куртку и ненужную кожаную амуницию, открытыми чертами лица, волевым лбом, бесхитростными светлыми глазами и тем порывом, который делал его тело в целом столь подвижным. Однако свою симпатию капитан Тели мог проявить только в виде шутки.

— А вас не назовешь жаворонком, новичок, — сказал он