кровавому божеству древности, требующему бесконечных человеческих жертв.

Судьба героя повести, молодого инженера Андрея Боброва, говорила о том, что в царстве Молоха нет места свободному труду, творчеству, личному счастью. Бобров не хочет быть участником капиталистической эксплуатации. С ужасом и болью видит он страдания рабочих, стыдится того, что вынужден служить буржуазии.

Человек тонкой душевной организации и слабой воли, у которого всякий факт произвола вызывает острое душевное страдание, Бобров близок героям «гаршинского» склада. Но Бобров выступает не против отвлеченного мирового зла, как герой «Красного цветка», борется не с «вечными язвами», как чеховский Васильев из посвященного Гаршину рассказа «Припадок», — он протестует против конкретных форм угнетения и обличает эксплуататоров.

Критика Бобровым капиталистического порядка, при котором «работа в рудниках, шахтах… и на больших фабриках сокращает жизнь рабочего приблизительно на целую четверть», заражала современников своей искренностью и страстностью. Но в объяснении причин социального зла герой Куприна беспомощен и слаб. Бобров предвзято отрицает всякую индустрию, всякую механизацию и технику как враждебную человеку силу.

Олицетворением Молоха-капитализма становится для Боброва заводчик-миллионер Квашнин, глава акционерного общества. Капиталисты у Чехова или у Мамина-Сибиряка владеют одним «делом» — фабрикой, предприятием. Квашнин — представитель новейшей монополистической промышленности, в его руках — группа металлургических объединений с десятками тысяч рабочих и гигантскими прибылями. Матерый враг рабочих, Квашнин готов демагогически обещать им «алюминиевые жилища, восьмичасовой рабочий день». Заигрывает он и с технической интеллигенцией. Но хотя Квашнин и говорит о всенародном благе и общечеловеческом прогрессе, он глубоко презирает трудовые массы и возвеличивает как «сверхчеловеков» лишь крупных капиталистических хищников, которых называет «солью земли». Ницшеанские речи Квашнина в честь промышленников и финансистов как «избранников нации» предвосхищают идеи горьковского Маякина. Приписывая буржуазии исторические заслуги, Квашнин и Маякин стремятся обосновать ее право на политическую власть.

Стремясь вызвать отвращение и ненависть к живому Молоху, Куприн сознательно преувеличивает, сгущает отвратительные черты его облика. Средством типизации здесь становится сатирический гротеск. Квашнин — «рыжее чудовище», не человек, а «грязный жирный мешок, битком набитый золотом», существо колоссальных размеров, с голосом, «как труба иерихонская». В сцене ночного пожара Боброву начинает казаться, что это едет не Квашнин, облитый красным дрожащим светом факелов, «а какое-то окровавленное, уродливое и грозное божество…» Атмосфера всемогущества, которой окружен Квашнин, чувствуется еще до его появления на заводе. Служащие железной дороги готовят ему прием, какого не удостаиваются «принцы крови», трепещет заводская администрация, ожидая грозного надсмотрщика; в глазах встречающих Бобров читает «тревожный страх дикаря, взирающего на своего идола». Подчинилась идолу и юная Нина Зиненко. Она соглашается на брак с прихвостнем Квашнина Свежевским, чтобы стать любовницей самого патрона. Бобров напрасно идеализировал Нину: воспитанная в мещанской среде, она без колебаний предпочитает его искреннему чувству миллионы Квашнина.

Сумбурный, болезненный протест Боброва, типичного «не героя», решившегося на единоборство с Молохом-Квашниным, быстро гаснет. В отличие от народников, считавших передового интеллигента единственной силой в борьбе с царящим злом, Куприн показывает его банкротство перед лицом социальной опасности. Повесть завершилась сценой стихийного выступления рабочих. Молча движется к заводу огромная черная толпа, вооруженная камнями; словно исполинский костер, горит подожженный восставшими лесной склад. Вся картина ночных беспорядков напоминает те стихийные бунты, которые прокатились в Донбассе в начале 90-х годов и о которых Куприн мог слышать, объезжая заводы.

Горячо сочувствуя борьбе рабочих, Куприн не поднимается, однако, до осознания их грядущей победы. Восхищаясь трудовыми подвигами рабочих, он показывает их в «Молохе» как отсталую массу, способную лишь к стихийному бунту, а не к упорным классовым битвам.

Осуждая капитализм, уродующий людей физически и нравственно, Куприн не перестает мечтать о чистом, неиспорченном, гармоничном человеке. В «Молохе» ощутимо влияние толстовской критики капитализма; это влияние Толстого сказывается и в идеале «естественной» жизни. Своего положительного героя писатель ищет далеко за пределами буржуазно-собственнического мира. Обитатели глухих углов Полесья, птицеловы и охотники, вольные бродяги, чье существование слито с жизнью природы, становятся любимыми героями молодого Куприна. Вслед за «Молохом» Куприн пишет повесть «Олеся» (1898), в которой и воплощает впервые свой идеал «естественного человека».

Поэтический образ юной Олеси, безыскусственно прекрасной, как сама природа, привлекает своей цельностью. Выросшая в лесной глуши, она живет в мире народных сказок и поверий. Город с его непонятными чудесами ей чужд и страшен, и даже любовь к горожанину не может заставить ее расстаться с лесным привольем. Не только редкая и своеобразная красота привлекает в Олесе, но и вся непокорная, свободолюбивая натура. По сравнению с ее проникновенной, тонкой любовью чувство героя повести, городского интеллигента, выглядит эгоистичным и мелким.

Показывая преимущества «естественного состояния» перед убогой, тусклой жизнью людей буржуазной цивилизации, Куприн близок молодому Толстому, автору «Люцерна» и «Казаков», произведения, особенно любимого Куприным. Ему были дороги те темы, воплощение которых Толстой считал важной задачей художника: «…изобразить образцового человека — человека-дикаря, не тронутого и не испорченного цивилизацией, и поставить этого человека в соприкосновение с так называемым культурным обществом». Роднит раннюю повесть Куприна с произведениями молодого Толстого и общее настроение «языческого» восторге перед природой, прославление земной, чувственной радости бытия.

Но судьбы «естественного» начала Куприн и Л. Толстой оценивают по-разному. Л. Толстой связывает здоровую мораль, чистоту, цельность нравов с патриархально-крестьянским укладом. У Куприна «дети природы» стоят вне каких бы то ни было социальных рамок. В оздоровительную силу деревенского уклада Куприн не верит. И Олеся и конокрад Бузыга — отщепенцы крестьянской