Григория Наумовича, 1895 года рождения, бывшего наркома здравоохранения СССР, в преступлениях, предусмотренных ст. 58-8, 58-9, 58-10, 58-11 УК РСФСР.
...Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила Каминского Григория Наумовича к высшей мере уголовного наказания — расстрелу с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества. Приговор окончательный и в силу постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года подлежит немедленному исполнению.
Председательствующий армвоенюрист — ___________ Ульрих.
Член — военный юрист 1-го ранга — ______________ Зарянов».
... Двое суток, дожидаясь осуществления приговора «суда», Григорий Наумович Каминский провёл в камере смертника.
Он был расстрелян в Москве 10 февраля 1938 года.
...В дни работы XX съезда КПСС, на котором в своём знаменитом докладе «О культе личности» Никита Сергеевич Хрущев сочувственно вспоминал о Каминском как о смелом и честном человеке, открыто выступившем против сталинских репрессий, в Контрольной партийной комиссии при ЦК КПСС появился такой документ: «О политической реабилитации Каминского Г.Н. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! КПК при ЦК Коммунистической партии Советского Союза. № КПК - 839/2 е. Строго секретно. РЕШЕНИЕ Комитета партийного контроля № 839/ п.2 е от 17 февраля 1956 года. Принимая во внимание, что предъявленные Каминскому Григорию Наумовичу обвинения не подтвердились и Верховный Суд его оправдал, КПК при ЦК КПСС постановила: 1. Считать Каминского Г.Н. реабилитированным в партийном отношении (посмертно). 2. Отменить решение Коминтерновского района ВКП(б) г. Москвы от 14 июля 1937 года об исключении Каминского Григория Наумовича из партии. Заместитель председателя КПК при ЦК КПСС — Лукьянов. С ДАННЫМ РЕШЕНИЕМ ОЗНАКОМЛЕНЫ: Надежда Анатольевна Каминская — _____________ (личная подпись). Светлана Григорьевна Каминская — _____________ (личная подпись).
Москва, 19 августа 1991 года В то утро меня разбудил настойчивый телефонный звонок. Машинально взглянул на часы — без двадцати семь. За окном пасмурно, кажется, идёт дождь. Звонил знакомый полковник: — Включай радио. — Что случилось? — Военный переворот. На улицах танки. Бросаюсь к трёхпрограммному радиоприёмнику — по всем программам бодрые советские песни, бравурные марши. Включаю телевизор — по всем программам — «Лебединое озеро». Звонит мой друг, писатель Эдуард Просецкий: — Они уже закрыли все демократические газеты, заткнули независимые радиостанции. Только «Эхо Москвы»... Передали призыв Президента: к Белому дому... Митинг... Борис Николаевич обратился к народу... Только что по «Эху Москвы»... С танка... — С танка? — Да. Несколько экипажей не подчинились приказу путчистов. Они будут защищать Белый дом. Встретимся у дверей со стороны Москвы-реки. — Хорошо. Телефон надрывается — звонят друзья. Всех объединяет одно — к Белому дому, где заседает Верховный Совет Российской Федерации, не подчинившийся гекачепистам. «Так... — приказываю я себе. — Спокойно. Сосредоточиться... Нет, ничего у них не выйдет...» Теперь я звоню по телефону и всем говорю одно и то же: — Ничего у них не выйдет. Вот увидите: несколько дней, может быть, неделя. Это последние судороги (наивно утверждаю я) коммунистического режима. — У меня нет никаких доводов, только интуитивное убеждение: возврата быть не может. — Мне не верят. — Вот увидите, — упрямо убеждаю я. Уже двенадцать часов! Как летит время... Надо спешить. Я живу у станции метро «Филёвский парк». Доехать до «Арбатской» и оттуда, по Калининскому проспекту — к Белому дому. Наверняка на проспекте уже собираются люди — те, кто за нашего младенца, российскую демократию, те, кто с Президентом. ...Вагон переполнен. Напряжённые, хмурые лица. Все молчат. Между станциями «Киевская» и «Смоленская» мост над Москвой-рекой. Никогда не забуду... Память на всю жизнь. Поезд выкатывается на мост и вдруг резко тормозит, движется медленно-медленно — машинист как бы говорит нам: «Смотрите». Все взоры обращены к левым окнам вагона. За ними — небо в рваных чёрных тучах, голубые просветы неба, сильный ветер — рябь на серой воде Москвы-реки. И — Белый дом как твердыня новой свободной России, как последняя надежда. Над ним трепещет на ветру российский флаг — белое, красное, синее. А на Бородинском мосту, который ближе к Белому дому, — зловещей вереницей застыли серо-зелёные танки. В вагоне тихо плачут женщины... Выхожу на «Арбатской». Народу много, у кинотеатра «Художественный» молодой мужчина с бородкой, в очках, на лацкане пиджака значок — портрет Ельцина, раздаёт листовки. Эту листовку (среди других, оказавшихся у меня в те дни) я храню как историческую реликвию:
* * *
...В дни работы XX съезда КПСС, на котором в своём знаменитом докладе «О культе личности» Никита Сергеевич Хрущев сочувственно вспоминал о Каминском как о смелом и честном человеке, открыто выступившем против сталинских репрессий, в Контрольной партийной комиссии при ЦК КПСС появился такой документ: «О политической реабилитации Каминского Г.Н. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! КПК при ЦК Коммунистической партии Советского Союза. № КПК - 839/2 е. Строго секретно. РЕШЕНИЕ Комитета партийного контроля № 839/ п.2 е от 17 февраля 1956 года. Принимая во внимание, что предъявленные Каминскому Григорию Наумовичу обвинения не подтвердились и Верховный Суд его оправдал, КПК при ЦК КПСС постановила: 1. Считать Каминского Г.Н. реабилитированным в партийном отношении (посмертно). 2. Отменить решение Коминтерновского района ВКП(б) г. Москвы от 14 июля 1937 года об исключении Каминского Григория Наумовича из партии. Заместитель председателя КПК при ЦК КПСС — Лукьянов. С ДАННЫМ РЕШЕНИЕМ ОЗНАКОМЛЕНЫ: Надежда Анатольевна Каминская — _____________ (личная подпись). Светлана Григорьевна Каминская — _____________ (личная подпись).
* * *
Итак... Величайшее заблуждение XX века, «прелесть», как бы сказали христианские религиозные деятели, — возможность построить общество всеобщего счастья, равенства, благоденствия, то есть коммунистическое общество, революционным путём, подстегнуть естественный исторический процесс насилием — этот авантюристический, невежественный и кровавый эксперимент, поставленный большевиками в нашей многострадальной отчизне, сегодня потерпел полное и окончательное крушение. К современному цивилизованному гуманному обществу, в дружеском единении со всеми народами мира, ведёт только одна дорога — постепенное эволюционное развитие. И надо понять и осознать: губительное учение марксизма-ленинизма обернулось на практике исторической трагедией не только для нашей страны и, в конечном счёте, для всего человечества, но стало и личной драмой многих миллионов честных и самоотверженных людей России, благородных сынов отечества, которые свято приняли это учение, свято поверили в него, а приняв и поверив, включились, отравившись ядом классовой ненависти, в бескомпромиссную борьбу, готовые отдать свои жизни «за народное дело». Таков мой трагический герой — коммунист Григорий Каминский. Он принял свой мученический венец во имя нашего достойного будущего. За величайшее заблуждение — не бросим в него и тех, кто разделили его веру, камень. Да, на этих людях кровь, невинная кровь... Но в народном сознании они — с тёмной печатью Сатаны, князя мира сего, на страждущих ликах — останутся героями российской истории — на тяжком пути всенародного прозрения. Завет их трагических судеб для нас только один: нет выхода в царство света, добра, достоинства, чести, счастья через насилие, нетерпимость, классовую борьбу, революционные баррикады. И поэтому...Москва, 19 августа 1991 года В то утро меня разбудил настойчивый телефонный звонок. Машинально взглянул на часы — без двадцати семь. За окном пасмурно, кажется, идёт дождь. Звонил знакомый полковник: — Включай радио. — Что случилось? — Военный переворот. На улицах танки. Бросаюсь к трёхпрограммному радиоприёмнику — по всем программам бодрые советские песни, бравурные марши. Включаю телевизор — по всем программам — «Лебединое озеро». Звонит мой друг, писатель Эдуард Просецкий: — Они уже закрыли все демократические газеты, заткнули независимые радиостанции. Только «Эхо Москвы»... Передали призыв Президента: к Белому дому... Митинг... Борис Николаевич обратился к народу... Только что по «Эху Москвы»... С танка... — С танка? — Да. Несколько экипажей не подчинились приказу путчистов. Они будут защищать Белый дом. Встретимся у дверей со стороны Москвы-реки. — Хорошо. Телефон надрывается — звонят друзья. Всех объединяет одно — к Белому дому, где заседает Верховный Совет Российской Федерации, не подчинившийся гекачепистам. «Так... — приказываю я себе. — Спокойно. Сосредоточиться... Нет, ничего у них не выйдет...» Теперь я звоню по телефону и всем говорю одно и то же: — Ничего у них не выйдет. Вот увидите: несколько дней, может быть, неделя. Это последние судороги (наивно утверждаю я) коммунистического режима. — У меня нет никаких доводов, только интуитивное убеждение: возврата быть не может. — Мне не верят. — Вот увидите, — упрямо убеждаю я. Уже двенадцать часов! Как летит время... Надо спешить. Я живу у станции метро «Филёвский парк». Доехать до «Арбатской» и оттуда, по Калининскому проспекту — к Белому дому. Наверняка на проспекте уже собираются люди — те, кто за нашего младенца, российскую демократию, те, кто с Президентом. ...Вагон переполнен. Напряжённые, хмурые лица. Все молчат. Между станциями «Киевская» и «Смоленская» мост над Москвой-рекой. Никогда не забуду... Память на всю жизнь. Поезд выкатывается на мост и вдруг резко тормозит, движется медленно-медленно — машинист как бы говорит нам: «Смотрите». Все взоры обращены к левым окнам вагона. За ними — небо в рваных чёрных тучах, голубые просветы неба, сильный ветер — рябь на серой воде Москвы-реки. И — Белый дом как твердыня новой свободной России, как последняя надежда. Над ним трепещет на ветру российский флаг — белое, красное, синее. А на Бородинском мосту, который ближе к Белому дому, — зловещей вереницей застыли серо-зелёные танки. В вагоне тихо плачут женщины... Выхожу на «Арбатской». Народу много, у кинотеатра «Художественный» молодой мужчина с бородкой, в очках, на лацкане пиджака значок — портрет Ельцина, раздаёт листовки. Эту листовку (среди других, оказавшихся у меня в те дни) я храню как историческую реликвию: