возможности излечить малярию. Кожа горела изнутри, особенно ладони и ступни, и я потела, как тает масло в жаркий день. Я думала не разбудить ли Беверли, но к тому времени, когда я встала, приступ уже прошел, да и в любом случае ее постель оказалась пуста.

Она вернулась под утро. Я планировала поговорить с ней, узнать ее мысли об охоте на горилл, но я-то проснулась рано, а она спала допоздна.

* * *

Я позавтракала в одиночестве и пошла побродить вокруг миссии. Было прохладно, звучали лишь птицы да ветер. На западе темное трио гор, две из них курились дымом. Передо мною расстилались вспаханные поля, банановые плантации и розовые шпалеры, по которым вились тропинки ко входу в церковь, покрытые арками. Как часто мы выращиваем сад вокруг наших домов для богослужений. Чтобы добраться до Бога, мы идем через Рай.

Мерион присоединился ко мне на кладбище, где я сразу насчитала три смерти от когтей льва, все имена были британскими. Я подумала, как же диковинно все это, как невероятно печально, что все воспитатели, няни и закрытые школы привели вот к этому, где даже трупы надо заваливать камнями, чтобы до них не добрались гиены. Сама я надеялась на более современный вид смерти, смерти дома, смерти от американских причин, когда позади меня тактично покашлял Мерион.

Он не походил на мою идею доктора, но я верю, что он был доктор хороший. Хорошо оплаченный, это уж точно и определенно. Что до внешнего вида, то он напоминал мне негодяя из какого-то фильма с Лилиан Гиш, мясистого и нуждавшегося в срочном бритье, однако достаточно красивого, если отмоется. Во время ходьбы он размахивал руками и поэтому занимал больше пространства, чем необходимо. В этой самоуверенности присутствовало нечто, чем я восхищалась, хотя в принципе он меня раздражал. Часто он мне не нравился больше всех остальных, и могу поспорить, что он был достаточно проницателен, чтобы это понимать. «Надеюсь, вы спали хорошо», сказал он, искоса взглянул на меня и снова отвернулся. Надеюсь, вы спали хорошо, надеюсь, вас ни коем образом не потревожило, когда Беверли выскользнула наружу, чтобы встретиться со мной в середине ночи.

Или, возможно, надеюсь, что Беверли не выскальзывала прошлой ночью.

А, может быть, просто — надеюсь, вы спали хорошо. Это был не тот вопрос, чтобы мне мучаться с ответом на него.

«Так что же вы думаете», сказал он далее, «об арчеровой схеме охоты на горилл?», а потом он не дал мне времени на ответ. «Отцы-настоятели рассказали мне, что группа из Манчестера отправилась как раз в прошлом месяце и вернулась с семнадцатью. Четверо — детеныши. Милая маленькая семейная группа для Британского музея. Я надеюсь только на то, что они хоть что-то нам оставили.» А потом, понизив голос, он добавил: «Я рад шансу обсудить с вами некие вопросы в частном порядке.»

Оказалось, что речь идет о некоей подробности истории бельгийца слишком деликатной для обеденного времени, но Мерион, будучи доктором и, возможно, более мужественным человеком, чем Арчер, в интересах женщин призывает выслушать его. У женщины, которую увели из деревни, были месячные. И бельгиец надеется, что мы по крайней мере не отправимся в гору с женскими недугами в полном расцвете.

И так как он был врачом, я прямо сказала Мериону, что месячные у меня легкие и редкие, и что я возлагаю ответственность за это на тяготы путешествия. Я думала, что сразу его успокою, но мне следовало догадаться, что не я являюсь его главной заботой.

«Беверли тоже упрямо не слушает меня», сказал он. «Слишком юная и беспечная. Она берет пример с вас. Солидная, разумная и зрелая женщина, вроде вас, могла бы ее слегка приструнить. Для ее же собственного благополучия.»

Женщина, которая вряд ли возбудит страсти обезьяны из джунглей, вот что услышала я. Даже в моем расцвете я никогда не принадлежала к тому сорту женщин, о которых пишут поэмы, но, казалось, услышать такое помещает меня по-настоящему низко. Часом позже я разглядела в этом высказывании смешную сторону, и Эдди, когда я созналась, тоже довольно быстро посмеялся надо мной, но в то время я была глубоко оскорблена. Насколько разумно, насколько зрело все это было?

Еще более меня рассердило то, как именно, по его мнению, я должна была вмешаться. Арчер был убежден, что я соглашусь, чтобы спасти горилл, а Мерион был уверен, что я соглашусь, чтобы спасти Беверли. Несколько мгновений я испытывала ярость на этих мужчин, которые надеялись перехитрить меня, взывая к тому, что воображали моей слабостью.

И Мерион надеялся больше, чем Арчер. Каким самодовольным он был, и как я ненавидела его спокойное приятие любого преимущества с его стороны, как если б оно было всего лишь его долгом. Ни единая белая женщина в мире еще не видела диких горилл — мы были первыми — но я должна была отступить только потому, что он меня попросил.

«Я проделала весь этот путь не для того, чтобы пропустить горилл», сказала я ему так вежливо, насколько смогла. «Вопрос лишь в том, собираюсь ли я на них только смотреть, или так же и стрелять.» И с этим я его покинула, потому что мои собственные чувства по данному вопросу были мне самой еще неясны, и я не собиралась никому другому их выдавать. Я пошла присмотреть за Эдди и провела остаток дня опустошая морилки, пришпиливая и приклеивая ярлычки к их обитателям.

На следующее утро Беверли объявила во уважение к пожеланию Мериона, что, когда вы выйдем, она останется в миссии. Как только можно быстро Уилмет сказал, что его желудок так буйствует, что он тоже хотел бы остаться. Такое всех нас захватило врасплох, потому что среди нас он был единственным настоящим охотником. И это поставило Мериона в странное положение — мы, похоже, больше нуждались во враче в горах, чем в миссии, но я догадываюсь, что он скорее допустил бы, чтобы Беверли забрали гориллы, чем Уилмет. Он суетился и потел над кучей подробностей, до которых никому не было дела, а пока что день проходил в тайных совещаниях — Мериона с Арчером, Арчера с Беверли, Рассела с Уилметом, Эдди с Беверли. К обеду Беверли сказала, что изменила намерение, а у Уилмета произошло чудесное исцеление. И кода на следующее утро мы вышли, то были в полном составе, однако с весьма сильно натянутыми отношениями.

* * *

Потребовалось почти две сотни носильщиков, чтобы доставить нашу маленькую группу из семи человек к горе Микено. Это был тяжелый переход без тропинок, мы шли, спотыкаясь на корнях, прорубаясь и переползая на четвереньках через густо переплетенный бамбук. На длинных скользких полосах грязи не за что было уцепиться. И все время круто вверх, в гору. Сердце и легкие у меня работали, пожалуй, еще тяжелее, чем