- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (155) »
тело было отнесено к костру
на плечах сенаторов. Тиберий с высокомерною скромностью отклонил это и
обратился к народу с эдиктом, в котором увещевал его не препятствовать сожжению
тела на Марсовом поле, в установленном месте, и не пытаться совершить это на
форуме, возбуждая из чрезмерного рвения беспорядки, как некогда на похоронах
божественного Юлия[34]. В день похорон
Августа воины были расставлены словно для охраны, и это вызвало многочисленные
насмешки всех, кто видел собственными глазами или знал по рассказам родителей
события того знаменательного дня, когда еще не успели привыкнуть к порабощению
и была столь несчастливо снова обретена свобода и когда убийство диктатора
Цезаря одним казалось гнуснейшим, а другим величайшим деянием; а теперь старика
принцепса, властвовавшего столь долго и к тому же снабдившего своих наследников
средствами против народовластия, считают необходимым охранять с помощью
воинской силы, дабы не было потревожено его погребение.
9. И затем — бесконечные толки о самом Августе, причем
очень многих занимал такой вздор, как то, что тот же день года, в который
некогда он впервые получил власть, стал для него последним днем жизни[35] и что жизнь свою он окончил в Ноле,
в том же доме и том же покое, где окончил ее и Октавий, его отец. Называли
также число его консульств, которых у него было столько же, сколько у Валерия
Корва и Гая Мария вместе[36]: трибунская
власть находилась в его руках на протяжении тридцати семи лет, титулом
императора[37] он был почтен двадцать один
раз, и неоднократно возобновлялись другие его почетные звания и присуждались
новые. Среди людей мыслящих одни на все лады превозносили его жизнь, другие —
порицали. Первые указывали на то, что к гражданской войне[38] — а ее нельзя ни подготовить, ни вести, соблюдая
добрые нравы, — его принудили почтительная любовь к отцу и бедственное
положение государства, в котором тогда не было места законам. Во многом он
пошел на уступки Антонию, стремясь отомстить убийцам отца[39], во многом — Лепиду. После того как этот утратил
влияние по неспособности, а тот опустился, погрязнув в пороках[40], для истощаемой раздорами родины не
оставалось иного спасения, кроме единовластия; но, устанавливая порядок в
государстве, он не присвоил себе ни царского титула, ни диктатуры, а принял
наименование принцепса: ныне империя ограждена морем Океаном и дальними
реками[41]; легионы, провинции, флот — все
между собою связано; среди граждан — правосудие, в отношении союзников —
умеренность; сам город украсился великолепным убранством; лишь немногое было
совершено насилием, чтобы во всем остальном были обеспечены мир и покой.
10. Другие возражали на это: почтительная любовь к отцу
и тяжелое положение государства — не более как предлог; из жажды власти он
привлек ветеранов щедрыми раздачами; будучи еще совсем молодым человеком и
частным лицом, он набрал войско, подкупил легионы консула[42], изображал приверженность к партии помпеянцев; затем,
когда по указу сената он получил фасции и права претора и когда были убиты
Гирций и Панса, — принесли ли им гибель враги или Пансе — влитый в его рану яд,
а Гирцию — его же воины и замысливший это коварное дело Цезарь, — он захватил
войска того и другого; вопреки воле сената, он вырвал у него консульство, и
оружие, данное ему для борьбы с Антонием, обратил против республики; далее,
проскрипции граждан, разделы земель, не находившие одобрения даже у тех, кто их
проводил. Пусть конец Кассия и обоих Брутов — это дань враждебности к ним в
память отца, хотя подобало бы забыть личную ненависть ради общественной пользы;
но Помпей был обманут подобием мира, а Лепид личиною дружбы; потом и Антоний,
усыпленный соглашениями в Таренте и Брундизии, а также браком с его сестрой[43], заплатил смертью за это коварно
подстроенное родство. После этого, правда, наступил мир, однако запятнанный
кровью: поражения Лоллия и Вара, умерщвление в Риме таких людей, как Варрон,
Эгнаций, Юл. Не забывали и домашних дел Августа: он отнял у Нерона жену и
издевательски запросил верховных жрецов, дозволено ли, зачав и не разрешившись
от бремени, вступать во второе замужество[44]. Говорили и о роскоши Тедия[45] и Ведия Поллиона[46];
наконец, также о Ливии, матери, опасной для государства, дурной мачехе для
семьи Цезарей. Богам не осталось никаких почестей, после того как он пожелал,
чтобы его изображения в храмах были почитаемы фламинами и жрецами как
божества[47]. И Тиберия он назначил своим
преемником не из любви к нему или из заботы о государстве, но потому, что,
заметив в нем заносчивость и жестокость, искал для себя славы от сравнения с
тем, кто был много хуже. Ведь несколько лет назад, требуя от сенаторов, чтобы
они снова предоставили Тиберию трибунскую власть[48], Август, хотя речь его и была хвалебною, обронил кое-что
относительно осанки, образа жизни и нравов Тиберия, в чем под видом извинения
заключалось порицание. Но так или иначе, после того как погребение было
совершено с соблюдением всех полагающихся обрядов, сенат постановил воздвигнуть
Августу храм и учредить его культ.
11. Затем обращаются с просьбами к Тиберию. А он в
ответ уклончиво распространялся о величии империи, о том, как недостаточны его
силы. Только уму божественного Августа была подстать такая огромная задача;
призванный Августом разделить с ним его заботы, он познал на собственном опыте,
насколько тяжелое бремя — единодержавие, насколько все подвластно случайностям.
Поэтому пусть не возлагают на него одного всю полноту власти в государстве,
которое опирается на стольких именитых мужей; нескольким объединившим усилия
будет гораздо легче справляться с обязанностями по управлению им. В этой речи
было больше напыщенности, нежели искренности; Тиберий, то ли от природы, то ли
по привычке, и тогда, когда ничего не утаивал, обычно выражался расплывчато и
туманно. Теперь, когда он старался как можно глубже упрятать подлинный смысл
своих побуждений, в его словах было особенно много неясного и двусмысленного.
Но сенаторы, которые больше всего боялись как-нибудь обнаружить, что они его
понимают, не поскупились на жалобы, слезы, мольбы; они простирали руки к богам,
к изображению Августа, к коленям Тиберия; тогда он приказал принести и прочесть
памятную записку[49]. В ней содержались
сведения о государственной казне, о количестве граждан и союзников на военной
службе, о числе кораблей, о царствах, провинциях, налогах прямых и косвенных,
об обычных расходах и суммах, предназначенных для раздач и пожалований. Все это
было собственноручно написано Августом,
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (155) »