Детские голоса вдруг возвращают ее на ночной перрон. Белая яхта в один миг превращается в измятый папиросный окурок, как карета Золушки в тыкву, а цветущий остров опять становится куском асфальта посреди лужи.
На соседней скамейке, запрокинув головы, два мальчика рассматривают луну.
У нее ведь могли быть такие же сыновья, - думает Вероника, вспоминая слова цыганки.
Младший, белобрысый лобастый крепыш, перекатывает во рту леденец и от удовольствия болтает ногами.
Второй, худенький черноволосый вундеркинд делится знаниями:
- А знаешь, что на ней нарисовано? Как два брата дерутся. Один был силач и спросил у брата: "Скажи мне, в чем правда?" Тот говорит: "Не знаю".
"А я знаю! Правда в силе". И убил брата. Вилами.
- А мой папа, - силач самый сильный в мире!
Он как достанет свою шашку! Как даст ему! И... и победит того брата! - тут маленький казак, не в силах усидеть на месте, вскакивает и сердито размахивая кулачком с воображаемой шашкой, крушит врага налево и направо.
До рассвета Вероника еще несколько раз проваливалась в сон, будто в пуховую перину. Но вспомнить ей удалось только последнее видение: безвольно склоненную к ее щеке головку младенца, его ни с чем не сравнимый запах.
Почти физически они ощутила, как растворяется в необыкновенной нежности и любви.
Наступал рассвет. Вероника посмотрела на поблекшую луну с едва различимыми фигурами, на соседнюю пустую скамейку, где еще недавно сидели мальчики...
"Кто дает им сабельки в руки - Бог или дьявол?
Неужели людям так трудно отличить одного от другого? А может всё это мне тоже приснилось?"
В городе, волнуясь как перед свиданием, первым делом она направилась в парк.
Вот уже видна старинная довоенная арка над входом. Будто наяву зазвучал духовой оркестр.
"В парке Чаир
Распускаются розы,
В парке Чаир
Сотни тысяч кустов.
Снятся твои
Золотистые косы,
Снится мне смех твой
Весна и любовь..."
Праздничной каруселью завертелись воспоминания: фруктовое мороженое возле летнего кинотеатра, шипящая газировка с вишневым сиропом, тир с "воздушкой", пристрелянной Леоном "под яблочко"... И конечно, танцплощадка - центр и сердце городского сада.
Но пройдя по главной аллее, Вероника почувствовала разочарование. Все было другим: обыденным и приземленным. Каким-то чудом сохранилась лишь старая скульптура, под которой они часто назначали свидания.
Женщина, символизирующая Родину-мать или просто счастливое материнство, одной рукой прижимала к себе ребенка, а на ладони вытянутой другой руки держала голубя.
Но пол ребенка уже невозможно было определить, а длинношеий голубь мира с отбитой головой напоминал то ли маленького змея Горыныча, то ли динозавра.
Вероника вдруг подумала, что легко отдала бы остаток жизни за возможность хоть на несколько минут оказаться здесь в тот майский вечер, когда после дождя они впервые поцеловались в дальней беседке.
Так, мечтая, она не заметила, как подошла к танцплощадке, но увидев там свору собак, повернула обратно. С ними всегда были сложные отношения: каждая встречная дворняга чувствовала ее робкий характер и стремилась показать свое превосходство.
На улицах города Вероника не смотрела в лица прохожих - боялась встретить знакомые. Будто ее смог бы кто-то опознать.
В бакалее возле "Дома счастья" выпила любимый когда-то молочный коктейль, но вкус его был уже не тот. И пахло здесь не малиновым киселем и корицей, а прокуренными продавщицами.
Знакомый запах, она ощутила только в безлюдных залах исторического музея, где среди бессменной экспозиции остановилось, казалось, время.
По соседству располагалось еще одно место, где она когда-то была счастлива: городская библиотека.
Зеркало в резном окладе возле гардероба, которое раньше притягивало ее как магнит, теперь стало "кривым".
Бесшумно ступая, она поднялась на второй этаж, но в читальный зал заглянуть не решилась.
Выйдя на улицу и оглядевшись, метнулась вдруг назад, снова взялась за дверную ручку и медленно проскрипела тяжелой старинной дверью еще несколько раз.
Как голодный воробей прыгает, выискивая на земле хлебные крошки, так Вероника собирала по всему городу кусочки былой жизни, которые грели ее душу.
В трамвае она садилась к окну, надевала на вздернутый ожогами нос огромные черные очки и с улицы становилась похожей на какую-то диковинную глубоководную рыбу, наблюдающую за людьми из аквариума. На существо, которое не может не быть изгоем даже в аквариуме.
Поколесив по старому городу. Вероника лишь под вечер решила пройти к институту. Только посмотреть на него с бульвара. Там от трамвайной остановки всего один квартал.
Вместо старых акаций теперь на бульваре молодые клёны тянутся к уходящему солнцу. Под ними, по обе стороны от Вероники, череда глазастых скамеек. Глаза детские, взрослые...
Всем хочется в выходной день что-то интересное увидеть.
- Мама, смотри-смотри.... Это кто?
- Эта тётя забирает маленьких детей, которые плохо себя ведут.
Вероника почти научилась ограждать свой мир тёмными стеклами очков. Только ниже опустила голову.
Дальше случилось то, чего она больше всего опасалась. Вдруг ее кто-то окликнул:
- Княжна?
Она остановилась, будто наткнулась на невидимую стену. Медленно обернулась и узнала Татьяну Судакову, письмо от которой лежало на дне сумки.
Вокруг стояли и сидели на скамейках ее одногрупники. Не зная, что ответить, она открыла рот и почувствовала, что сейчас потеряет сознание.
- Женщина, вам плохо? - ей уступили место на скамейке.
- Может, скорую вызвать?
Поняв, что ее не узнали, стараясь не выдать себя голосом, Вероника жестами запротестовала.
- Наверно немая.
- Может, это от голода?
- Короче, я ей отослала письмо еще осенью, - продолжала прерванный разговор Судакова, - Но поскольку не ответила...
- А кто знает, чем у них с Леоном закончилось? Поженились?
- Вы что не в