наружного применения. Решив, что взвыть от боли и досады, а также прибавлять еще одни грабли к уже скопившемуся сонму, можно будет чуть позже, когда ситуация прояснится, он все же дохромал до перископа. За спиной душевно и на редкость членораздельно ругался Рико - в его обычном рычании, если постараться, можно было угадать (как образы в чернильных пятнах Роршаха) слова, напоминающие нормальные человеческие. Например «чтоб тебя» и что-то непечатное, что при Прапоре Ковальски вслух не переводил.

Перископ показал совершенно чистый горизонт, если не считать лихо отплясывающего Джулиана в контрастных, воспаленно-ярких лучах софитов. Или как там называется эта светотехника для вечеринок?..

Размышления над этой в высшей степени животрепещущей темой были прерваны и весьма бесцеремонно - кто-то (какое чудесное определение… А уместное-то какое…) обхватил Ковальски сзади поперек туловища и попросту оттащил от окуляров. Лейтенант покорно позволил совершиться этой манипуляции. Старая добрая игра, в которой одному предлагалось падать спиной вперед, а второму - ловить его, была ими пройдена в дремучем далеком прошлом. Где-то на уровне спинного, что ли, мозга, он затвердил: если сослуживец хватает тебя сзади, позволь ему это и не сопротивляйся. Скорее всего, для этого есть немаловажные причины, и то, что ты их не видишь, не умаляет степени их важности.

Примерно так дело и обстояло на текущий момент. Недовольный жизнью Рико вполне засчитывался за причину, всецело достойную того, чтобы опасаться стоять к ней спиной. Даже если ты с ним в одной команде. Не тратя времени на издавание каких-либо звуков, подрывник выразительно дернул бровью, указал в сторону расплывающейся на полу неопрятной лужи и сиротливо поблескивающей под столом поцарапанным боком небьющейся тарелки, после чего ткнул пальцем в грудь Ковальски и выжидательно застыл, похлопывая по ладони ложкой. Жест этот, в общем-то, безобидный и даже комичный, в его исполнении выглядел как-то угрожающе. Ковальски, знавший Рико не первый год, не сомневался, что тот найдет мирному столовому прибору самое неожиданное и неприятное применение из возможных. В последний раз, помнится, при схожих обстоятельствах, он безобидной ложкой выковырял своему врагу глаз – кстати, надо заметить, весьма на удивление аккуратно.

-Что?.. - поднял брови Ковальски. - А, ужин? Но послушай, какой ужин, система безопасности сработала…

Рико пояснил, что такая незначительная деталь, как орущая над ухом сирена, ни в коей мере не должна помешать нормальному человеку поесть, особенно когда дают. Жестом пояснил. Одним. Очень выразительно и емко. Ковальски, сделав еще одно непереводимое движение бровями (Прапор называл его “Я с вами не согласен, но еще не знаю почему”), отправился в санузел за шваброй: следовало прибрать образовавшееся по его милости безобразие.

Не тут-то было.

Никакие уговоры, вопросы, взывания к зачаткам разума (ну хоть что-то в твоей башке имеется же, нет?!) не остановили Рико на пути добродетели. Это его приказ, его суп и его лужа. И Ковальски, если уж на то пошло, тоже его. В смысле оставлен на его попечение. И плевать, кто тут старше по званию и больше дружит с головой. Командир сказал «хорек» - и никаких сусликов! Так что пусть дорогой сослуживец сядет и заткнется. И не рыпается. Ни в сторону санузла, ни в сторону кухни, ни - тем более! - в сторону своей треклятой лаборатории. Не то не успеешь оглянуться, а пока ты шастал со шваброй, там уже построили адронный коллайдер, работающий на бананах. Знаем, плавали…

Сошлись на компромиссе. Спустя четверть часа, включавших в себя обесточивание сирены, немного беготни и много споров, Ковальски все же сидел за нормальным, не журнальным, безнадежно для него низким, столом - то есть за операционным - в своей обители изысканий на почве природного “А почему бы и нет”. И под бдительным присмотром товарища и коллеги, по совместительству так же вполне тянущего на звание еще одного “хренового маньяка”, поминаемого Шкипером, послушно поглощал суп. Рико решил, что раз тут едят, то ему тоже можно, и присоединился. Если чему его и научила суровая, полная лишений армейская жизнь - так это тому, что нужно жить, пока есть возможность. Потом она может очень внезапно исчезнуть, и кто знает, вернется ли она?..

Так что они сидели по разные концы упомянутого выше операционного стола, будто в какой-то гротескной пародии на чопорную трапезу аристократов, которые, как водится, сиживают за эдакими километровыми предметами мебели, располагаясь по ее торцам. Чтобы не пачкать обшивку - пускай и клеенчатую - поверх постелили целлофан веселенькой трупно-зеленой расцветки, который шуршал и этим нервировал. Выкрученная на минимум портативная радиостанция издавала тихое шипение. Все эти декорации - включая развешанные по стенам приборы, шкафы со стеклянными дверцами, массы склянок и стопки книг - вполне тянули на любительский фильм ужасов, о чем Ковальски и сообщил Рико, а тот равнодушно пожал массивными плечами. Фильм и фильм. Ужасов - пусть будет ужасов. Если в нем можно пожрать, он, Рико, совершенно не против.

Сытость явно настроила его на целиком миролюбивый лад. Так что, когда Ковальски вернулся - он относил на кухню посуду, а после мыл ее - то застал картину, вполне тянущую на то, чтобы называться умилительной: в углу, на сложенном во множество раз свертке списанного парашютного шелка, калачом свернулся сытый и довольный, умаявшийся за день психопат. Смуглое лицо с грубыми чертами приобрело выражение покоя и почти детской наивности. Рико спал, чуть приоткрыв рот и тихо посапывая. Лейтенант поймал себя на желании дать ему плюшевого мишку. И, наверное, дал бы - если бы на базе было что-то хоть отдаленно его напоминающее.

Лейтенант стащил со стола уже ненужное целлофановое покрытие - все еще безбожно шуршащее - и убрал на место. Сложить вдвое, вчетверо, в восемь, и так пока не останется совсем небольшой сверток. Его в запаивающийся пакет, пакет - на полку, к мединструментам. Стол откатить к стене. Что были посиделки, что не было - теперь поди, узнай. Разве что вот Рико в углу… Спит, подтянув колени к мощной груди, похожий не то на здоровенный валун, не то на хищника в своей берлоге. И почему-то как раз эта его не раз выручавшая физическая колоссальность - выручавшая и его, и его товарищей - сейчас играла не на руку. Будто издевалась. Сообщала всем его видом: я бесполезна, видите? Какая разница, каков ваш вес и обхват бицепса, ночь темна и полна ужасов… Ночь не снаружи, за окном, а тут, внутри, в вашей голове. Вы