☆☆☆

Хань не понял, почему вдруг проснулся средь ночи. Он вообще стал подрываться по ночам после той самой выставки. То ему шаги мерещились, то дыхание возле уха, то шёпот, то почти невесомые прикосновения. Страх и возбуждение превращались в самый изысканный коктейль, от которого в кончиках пальцев Ханя поселялся знакомый зуд. Тот зуд, что в былые времена заставлял его бежать к холсту или покрывать набросками обычную бумагу, чтобы уловить, поймать, запомнить ― не дать образу исчезнуть.

Сегодня вот тоже проснулся, повернулся на спину и уставился на собственное отражение в зеркальном потолке при слабом свете ночников. Зуд в пальцах и дрожь в теле. Капля пота издевательски медленно ползла по виску. Ноги запутались в простынях, а подушка давным-давно упала на пол. Бёдра с внутренней стороны сладко ныли, мышцы там как будто тянуло, томило негой и жаждой огня.

Хань помотал головой и прикрыл глаза. Отчётливый вдох у левого уха. Он распахнул глаза и приподнялся на локтях, огляделся, но так никого и не увидел.

― Да чтоб тебя… ― Хань обессиленно рухнул на простыни и зажмурился. Вряд ли подобная чертовщина мерещится тем, у кого довольно долго секса не было. Но мало ли. Он ведь человек от творчества и искусства, а такие люди ― по-настоящему талантливые ― обладают множеством особенностей.

Хань был талантливым ― в этом никто бы не усомнился.

― Ладно… ― Он дотянулся до пульта и чуть прибавил яркости ночникам на стенах ― спать в темноте Хань не любил.

Он выпутался из простыней и потянулся, продемонстрировав обнажённое тело зеркалам. Красиво. Ханю нравились зеркала. И нравилось видеть в зеркалах себя во время занятий сексом, чтобы ловить мельчайшие оттенки эмоций на собственном лице. Помимо прочего. И вообще ― просто нравилось смотреть на себя будто бы со стороны, видеть, что и как с ним происходит.

Зуд в пальцах стал почти невыносимым, поэтому Хань без колебаний раздвинул ноги и провёл ладонями по груди и животу, одной рукой обхватил член, другой принялся медленно себя растягивать. Чтобы получить удовольствие, одного способа воздействия давно не хватало. Двойная игра отнимала много сил и по результатам тоже относилась к группе условных, но это лучше, чем ничего.

Видеть в своей кровати Сэхуна Хань не хотел, как и первого встречного. Он любил комфорт и постоянство. Единственными его постоянными отношениями можно назвать те, что начались и закончились Сэхуном. Они длились почти три года. И Хань был сыт ими по горло.

Запрокинув голову, он тихо застонал и тут же закусил губу. О да, томной и чувственной игры ему точно не хватало все эти годы. С Сэхуном. Зажмурившись на миг, Хань протолкнул в себя второй палец и машинально подтянул колени к груди, чтобы быть свободнее в движениях. Другая рука всё быстрее ходила по члену, задавая нужный ритм. От неторопливого к постепенно ускоряющемуся.

В коридоре с вешалки ― как раз напротив распахнутой двери в спальню ― упала куртка. Сама по себе. Хань не придал этому значения и вновь принялся смотреть на собственное отражение в зеркальном потолке. Он метался по кровати, сдерживая сладкие стоны и мечтая о картинах. Под его пальцами на холсте могли бы появляться столь же яркие образы, как те чувства, которыми отзывалось его тело на ласки. У него накопилось так много всего несказанного и невыраженного, так много спрятанного…

А он всё равно не мог писать.

Хань ненавидел собственные руки, так жестоко предавшие его; собственный разум, прятавшийся от образов; собственное тело, что продолжало чувствовать и напоминать обо всём, что мог вместить в себя холст.

Хань скатился с кровати, завернулся в испачканную простыню и прошлёпал босыми ступнями в студию. Усевшись перед подготовленным холстом, Хань просто глупо смотрел на чистое полотно и не мог заставить себя нарушить девственную белизну. Ни образов, ни желаний… Руки зудели и молили оставить линии, смешать цвета, но не знали, как и для чего.

Хань не глядя нашарил пальцами кисти, сгрёб их и швырнул в холст. Деревянные палочки покатились по полу со звонким стуком, осыпаясь ворсинками мягкой или жёсткой шерсти.

Никогда так не было. Никогда прежде. Ханя всегда переполняли образы, и он не мог сидеть перед чистым холстом. Но всё изменилось. Хуже того, он не понимал, в чём причина. Как такое вообще могло случиться? И как такое могло случиться с ним? Он всегда отличался живым воображением, легко придумывал что-нибудь и находил необычные решения, а тут…

Хань устало потёр лоб, сполз с табурета, опустился на четвереньки, чтобы собрать кисти и положить их на место. Инструменты не виноваты в бездарности мастера.

Хань, когда тянулся за закатившейся под диван кисточкой, заметил какое-то движение краем глаза слева ― в густых тенях. Он замер и всмотрелся получше. Ничего. Пусто. Странно, чёрт возьми.

А потом он едва не подскочил на метр в высоту с громким воплем, потому что явственно ощутил на затылке тёплый выдох. Не заорал и не подскочил только потому, что поперхнулся воздухом ― слишком много набрал в лёгкие. Откашлялся, сел и огляделся. Ожидаемо никого рядом, он один.

― Гори оно всё…

Хань аккуратно сложил кисточки, поправил простыню и покосился на вызывающе чистый холст. Такой же светлый, как кожа Сэхуна. И точно так же сильно хотелось оставить на нём отметины. Как на коже Сэхуна.

Хань вспомнил о прощальном подарке, сбегал в спальню, нашёл брюки и нашарил коробку. Он в самом деле очень редко пользовался углём для рисования, но решил, что можно попытаться. Вдруг непривычный предмет заставит его ощутить всё по-новому и напоит вдохновением?

Хань испачкал пальцы и пару обычных листов, только ничего толкового так и не смог набросать. Он грустно порылся в коробке и обнаружил четыре нетронутых карандаша и тот, что держал в руке, пятый.

― Тебе нужно лишь желать, ― прозвучал отчётливый шёпот за спиной Ханя. Он шарахнулся в сторону, слетел с дивана, запутался в простыне и загремел на пол.

― Да чтоб тебя!

Хань вгляделся во тьму за диваном, но ничего не различил.

― Кто… кто тут?

Давящая тишина в ответ. И вновь шёпот ― опять за спиной.

― Желания могут всё менять.

Хань покрутил головой, но так никого и не увидел.

― Кто ты? Где ты вообще?

― Везде. Среди множества теней. Просто рисуй. ― В ладонь Ханя