Леонид Млечин Фантазии театрального администратора

Все-таки это мучение — вставать, когда так хочется спать. Он посмотрел на часы — девять утра, для него это безбожно рано, человек творческой профессии не может вставать ни свет ни заря.

Он босиком прошлепал в ванную. Пустил холодную воду, с трудом разлепив веки, подставил лицо под сильную струю. Вот теперь он почувствовал, что окончательно проснулся. Лицо горело от холодной воды, и почему-то щипало лоб. Он инстинктивно дотронулся до него рукой — больно! — и, откинув со лба волосы, испуганно посмотрел на себя в зеркало. В нем отражалась хмурая, небритая физиономия с рассеченным лбом. Он охнул. Это была не просто царапина, а маленькая рана.

— Господи, где же это я так умудрился? Вроде вчера не падал. И не пил. — Потрогав царапину и опять поморщившись, он вышел из ванной и крикнул жене:

— Маша, посмотри, что это у меня? Вчера же ведь ничего не было, а?

Жена, хлопотавшая на кухне у плиты, обернулась к нему и широко улыбнулась:

— Доброе утро, миленький! Что случилось с моей крошкой? Кто ее обидел? — Она внимательно и озабоченно осмотрела подставленный им лоб, нежно поцеловала его и добавила: — Царапина совсем свежая. Болит? Бедненький! Вчера, мне кажется, ее действительно не было. Может, ты оцарапался об угол кровати? Ночью не вставал? Может, пошел в туалет и споткнулся со сна, ударился обо что-то?

— Ну, знаешь, у меня, конечно, есть свои недостатки. Но я все-таки не лунатик, — пожал он в ответ плечами.

Маша подвела его к зеркалу, вытащила аптечку.

— Сейчас я тебе смажу ранку йодом и на всякий случай залеплю пластырем, — приговаривала она, откупоривая свежий пузырек с йодом.

Когда она приложила ватный тампон к ранке, он вздрогнул и болезненно сморщился.

— Какой ты у меня нежный, — покровительственно засмеялась Маша и, залепив лоб пластырем, вновь поцеловала его. — Боли боишься, руками делать ничего не умеешь, собственной тени пугаешься. — Она покачала головой и нежно положила ладонь на его грудь: — Пропадешь совсем без меня.

Почувствовав облегчение, он воодушевился и запустил руки ей под халат. Маша немедленно выскользнула из его объятий, иронически заметив:

— Так, раненый ожил. Значит, жить будет.

Он устремился вслед за ней, обиженно сопя:

— Куда же ты? Почему бросаешь своего несчастного, израненного мужа, который так нуждается в ласке, заботе и внимании!

Она со смехом скрылась от него в ванной и, закрывая дверь изнутри, проговорила:

— Все, все, милый, мне пора на работу. Все остальное — вечером. Если, конечно, пожелаешь. А сейчас иди завтракать, поддержи свои слабеющие силы, израненный боец. Я, кстати, приготовила твои любимые сырники с изюмом.

Не решив окончательно, что ему выбрать: обидеться на жену или сделать вид, что ничего не произошло, он прошел на кухню. Его нос уловил волнующие запахи, и он с удовольствием уселся за стол, накрытый хрустящей белой скатертью.

Помимо сырников с изюмом его ожидал свежеотжатый апельсиновый сок, горячие тосты, масло и варенье в вазочке. В центре стола красовалась ваза с фруктами. Он запустил туда руку и вытащил киви.

Маша уже оделась и теперь разбиралась со своей косметикой. Закончив «наводить марафет», поинтересовалась:

— Сегодня придешь пораньше? Или у тебя спектакль?

— Угу, — с набитым ртом ответил он. — Сегодня премьера. Придет заведующий Департаментом строительства Марущак с женой. Помнишь, эту толстую тетеху? А я даже выйти к ним не смогу. — Он потрогал свой лоб и вздохнул: — Выгляжу, как уголовник.

Маша сложила косметику в сумочку и потянулась за плащом.

— Если Марущак придет, может, попробуешь с ним поговорить? — напомнила она мужу. — Узнаешь, наконец, как обстоят дела с нашей квартирой? Время идет, боюсь, мы можем опоздать.

— Человек придет вечером в театр отдохнуть, а я к нему с делами? Как ты себе это представляешь? — болезненно поморщился он.

— Не волнуйся, не получится, значит, не получится, — погладила его по голове Маша. — Но Красильников, я узнала, уже переговорил с кем надо. И ему обещали помочь — найдут квартиру в центре и продадут по стоимости БТИ. А Красильников, между прочим, меньше сделал для города, чем ты. Надо пользоваться тем, что тебя все знают.

— А кто Красильникову обещал?

— Твой Марущак, который регулярно посещает театр, — ответила Маша и, выходя на лестничную площадку, нежным голосом бросила: — Пока, милый, до вечера!

Он рассеянно кивнул, запер за женой дверь, снова потрогал лоб и скривился от боли.

Внизу афиши, объявлявшей о премьере, значилось имя директора — Д. П. Селезнев. Полюбовавшись на нее, Дима вошел в театр и немного придержал дверь, проверяя, мягко ли она закрывается. Здесь он вел себя иначе, чем дома, — уверенно, по-хозяйски. Скинув небрежным жестом пальто, отдал его гардеробщице, которая почтительно приветствовала его:

— Здравствуйте, Дмитрий Павлович! Поздравляю с премьерой. Я внуку контрамарку просила, так в кассе говорят, что все билеты проданы.

— Зайдешь ко мне попозже, дам билетик, — довольно улыбнувшись, пообещал Дима и, подойдя к зеркалу, стал прихорашиваться. Потрогав пластырь на лбу, опять досадливо поморщился и направился к лестнице.

К нему неожиданно подскочил запыхавшийся буфетчик:

— Дмитрий Павлович, беда! Из санэпидстанции пришли, сейчас буфет закроют и опечатают. Они уже акт пишут. А вечером премьера! Что делать?

— Неужели не мог сам договориться? — хладнокровно осведомился Дима, поднимаясь по лестнице.

— Да новенькие какие-то пришли! — Буфетчик был в отчаянии. — Я им сразу коньяка, закусочку начал ставить, а они сказали, что непьющие и вообще уже пообедали.

Они прошли в глубь здания к приемной. Буфетчик угодливо распахнул дверь, и секретарша, увидев Диму, тут же вскочила с кресла и затараторила:

— Добрый день, Дмитрий Павлович! Вам звонили из Департамента культуры, Кузнецов из музея, Елигулашвили из китайского ресторана, Возчиков из стоматологической клиники и новый директор Бюро ритуальных услуг. С кем соединять?

— Подожди, — скомандовал Дима, входя в кабинет. — Найди заведующую санэпидстанцией.

Он скинул пиджак, повесил его на плечики и уселся за стол. Не успел перевернуть листок календаря, как в дверь заглянула секретарша:

— Дмитрий Павлович, заведующая на проводе.

— Юлечка, — проворковал в трубку Дима. — Понимаю, что я, конечно, уже не в том возрасте, когда можно