других мамаш очередных младенцев и заходят обратно в воду. Если один из младенцев пускается в слёзы или даже просто начинает чрезмерно верещать, то остальные из солидарности устраивают великий рев. Трэйси и Минди - одинаково высокие стройные тела в одинаковых чёрных купальниках - одинаково успокаивают, каждая своего малыша. Если ещё не успели войти в воду, то хлопочут мамаши, каждая над своим: стараются помочь.

Малыши все больны, кто чем. У некоторых Даун, у других генетическое заболевание костного мозга, у третьих ещё какая-то дрянь, одолевшая их до рождения, в материнских чревах. С генетикой, безусловно, ничего не поделаешь и претензии предъявлять некому: раз уж высшие инстанции допустили такую подлость судьбы, остается только терпеть, молиться и развивать несчастных по максимуму, давая им опять же максимум. А если к тому, что у тебя из тысяч или миллионов счастливцев вдруг, ни с того ни с сего, рождается больное дитя, бывают другие отношения, лично я таковых не знаю.

Но существует целая группа малышей, заболевших совсем по другим причинам: во время беременности их мамаши для того, чтобы не потолстеть и не попасть в резервацию вместе с новорождёнными, принимали черт знает какие меры. Кто во что горазд, дурные, отравленные Голливудом молодые женщины голодали, вырывали съеденое, не ели белка, не употребляли зёрен, отказывались от сахара, травили себя обезжиренной, обессахаренной, обескрахмаленной и обезмолоченной мерзостью, сидели на идиотических диетах, перегружались в спортзалах, пили слабительное или лекарства, снижающие аппетит, ходили к гипнотизёрам, покупали всякие гадости у бессовестных обманщиков, которые не стесняются наживаться на чужих бедах: только бы не растолстеть, только бы не набрать лишнего фунта, только бы сбросить вес. В результате они, даже если и не совсем располневшие, всё равно попали в резервацию: разве ждёт что-нибудь хорошее больных детей в мире, которым властвуют здоровые?

Впрочем, кого можно в чем обвинять, когда жизнь прокрутила каждого с детства через свою мясорубку? - Так утверждают обе, Минди и Трэйси, которых по каким-то необъяснимым причинам все, что сотворили с ними обстоятельства, в злодеек не превратило.

Наши тела - тела профессиональных пловцов, обточенные водой. Ни на одном из нас, служителей бассейна, не найдёте излишков. Однако, Двайт единственный, кто работает в резервации по необходимости. Мы, все остальные, находимся здесь по одной простой причине: хотим помочь несчастным. Это не поза, не громкие слова. Каждого привела сюда своя дорога от собственных мучений до сострадания другим.

Трэйси родила в четырнадцать лет. Родители заставили ее отдать ребенка на адаптацию. Бедная девочка чуть не сошла с ума. Наконец, после долгих мучений и нескольких попыток самоубийства она нашла единственный для себя выход загладить вину перед своей же совестью: решила посвятить жизнь больным детям. Девушка сбежала в резервацию, где постепенно отошла. Сначала работала с крошками, которых родители бросили, чтоб не возиться с больными детьми.

Например, одна такая мамочка, будучи на шестом месяце беременности, устроила себе искусственные роды и сбежала из роддома, едва придя в себя.

Одну минуточку: не торопитесь обвинять того, кого бессердечная подлость окружения привела к жестокосердному шагу, - снова в один голос повторяют и Трэйси, и Минди.

Да, так вот: насильно исторженный из чрева матери раньше времени ребенок, вопреки издевательству над собой, каким-то чудом родился живым и не умирал. Эту избежавшую убийства кроху прямо в контейнере и трубках с питанием, воздухом и оттоком отправили в резервацию: надежды на полное выздоровление никто не питал.

Трэйси разрыдалась над контейнером с малюткой и выходила малыша. Сейчас Дэвиду уже почти три. Умненький, чистенький прекрасный здоровый мальчик. Трэйси он называет мамой, а всех работающих в резервации мужчин папами. Даже Двайт, которому начхать на всех младенцев в мире, прослезился, когда к нему подкатился глазастый клопик и, улыбнувшись, сказал: "Привет, папа. Меня зовут Дэвид и мне два года. Я люблю тебя. А ты меня любишь?"

Растроганный Двайт попытался ухлестнуть за Трэйси, но кто-то из персонала, исключительно по доброте душевной, рассказал ему всю историю девушки. Двайт по иронии или подлости, это уж как называть, судьбы (высшие инстанции сработали и тут? - кто знает!) как раз и оказался одним из сыновей, отданных родными на адаптацию. Счастье, хоть укокошить его не попытались, а приемные родители попались порядочные.

Тем не менее, напарник тайком, знал только я, поскольку прикрывал его перед начальством, три дня не вылезал из в своей берлоги, грязно матерился и плакал текилой, а потом заявил мне: Трэйси святая, вообще не женщина, а икона, и он, дитя здорового мира, ее не достоин.

Я все-таки замечаю иногда взгляды, которые Двайт бросает на свою "икону": от святости те далеки, это подает надежду на будущее.

Минди, и у меня, видавшего виды парня, скрипят зубы и сжимаются кулаки, стоит только представить себе кое-какие детали ее истории, возненавидела белый свет после того, как подверглась групповому насилию. Бедная девочка собирала фольклор на стажировке. Пошла на свидание с каким-то гадом, который созвал несколько друзей, таких же гадов, повеселиться.

- Не стоило бы их клеймить, - вздыхает Минди. - Ведь кто знает об их прошлом?

- Вас послушать, так и Каина нельзя обвинять, - однажды не выдержал я.

И что вы думаете, услышал в ответ?

- Конечно, нельзя, - причем, не колеблясь, в ту же секунду, безо всяких сомнений и дуэтом: и Минди, и Трэйси.

Я чуть ли не заикаться начал, но они обе, опять же дружным дуэтом талдычат. - Ведь Каина никто не любил: ни родители, ни младший брат, ни даже сам Господь Бог. Все только воспитывали, а не любил никто. Вот он и обозлился: просто не долюбили.

Мне сразу пришел на ум старший братец, с которым не общаюсь с того самого момента, как ранним утром я выскользнул из дому со школьным рюкзачком, едва дождавшись своего шестнадцатого дня рождения, чтоб больше никогда туда не возвращаться. Зачем? И снова содрогнулся, как всегда, при мысли о семье и детстве. А теперь выясняется, это я не долюбил родню, ух не долюбил!

Да, так вот Минди, причем после всего, что с ней сделали. А издевались над несчастной изощренно и мучительно, надолго лишив жертву возможности забеременеть и родить ребёнка. Бедняжка целую вечность лечилась, если не ошибаюсь, пытается врачеваться до сих пор и по сей день тесно общается с нашей психологиней Фианой. Короче, в результате Минди пришла, наконец, к тем же выводам, что и Трэйси.