русскими промышленниками, потерпевшими кораблекрушение у этого острова, переправились на Камчатку, где прожили около года. На Камчатке от цинги умерли еще три японца, а оставшиеся шесть человек — Кодаю, Коити, Исокити, Синдзо, Сёдзо и Кюэмон — были при содействии местных властей отвезены в Иркутск через Тигиль, Охотск и Якутск.

В Иркутске, куда они прибыли 7 (18) февраля 1789 г., уже жила значительная группа японцев, в различное время потерпевших кораблекрушение у берегов России. Все они приняли христианство, получили русские имена и фамилии и остались жить в России. Некоторые из них преподавали японский язык при народном училище. Вновь прибывшие японцы были взяты на казенное содержание, и им также предложили остаться в России и избрать по собственному желанию род занятий. Двое из приехавших с Кодаю — Сёдзо и Синдзо — изъявили желание остаться в России, крестились и получили имена, первый — Федора Степановича Ситникова, второй — Николая Петровича Колотыгина^[5]. А Кодай, Коити, Исокити и Кюэмон настойчиво просили отправить их на родину.

Большую роль в судьбе Кодай и его товарищей сыграл крупный ученый-естествоиспытатель проф. Кирилл (Эрик) Густавович Лаксман, живший в то время в Иркутске, недалеко от которого в селе Тальцынск у него был стекольный завод^[6]. Заинтересовавшись японцами и решив использовать их для установления отношений с Японией и связи с японскими учеными^[7], он взял под свое покровительство Кодаю и в январе 1791 г. поехал с ним в Петербург. В столице Лаксман подал Екатерине II через ее статс-секретаря графа Александра Андреевича Безбород-ко прошение Кодаю о возвращении на родину и собственную докладную записку с проектом отправки в Японию официального посольства для установления с ней торговых отношений. Лаксман предлагал, чтобы в знак дружественного отношения России к Японии это посольство увезло Кодаю и его товарищей на родину.

Екатерина заинтересовалась этим проектом и 28 июня 1791 г. приняла на аудиенции в Царском Селе Кодаю и Лаксмана^[8]. По возвращении в Японию Кодаю подробно рассказывал об этом приеме. Он говорил, что когда императрице читали его прошение, где описывались бедствия потерпевших кораблекрушение японцев, она громко выражала свое сочуствие. Из рассказа Кодаю видно, что он тогда уже достаточно хорошо понимал русский язык. Так, например, в записи его рассказа переданы японской слоговой азбукой русские слова, произнесенные Екатериной: "Бедняжка!" и "Ох, жалко!", и пояснено их значение.

После официальной аудиенции Кодаю еще несколько раз бывал во дворце, встречался и беседовал с Екатериной, наследником, рассказывал им о Японии, показывал привезенную с собой японскую одежду и другие вещи.

13 сентября 1791 г. Екатерина II подписала "именной" указ № 16985 иркутскому генерал-губернатору генерал-поручику Пилю об отправке в Японию экспедиции в целях установления торговых отношений.

В указе сообщалось, что Екатерина "приняла в уважение" план "надворного советника и профессора Лаксмана", за исключением "упоминаемого в плане профессора Лаксмана предложения о изыскании нового пути по реке Амуру" во избежание обострения отношений с Китаем,

"Случай возвращения сих японцев в их отечество, — говорилось в указе, — открывает надежду завести с оным торговые связи, тем паче, что никакому Европейскому народу нет столько удобностей, как Российскому, в рассуждении ближайшего по морю расстояния и самого соседства".

Пилю предписывалось сделать японскому правительству предложение от своего имени, "с приветствием" и с указанием, что Россия желала бы "всегда здесь иметь сношения и торговые связи с Японским государством, уверяя, что у нас всем подданным японским, приходящим к портам и пределам нашим, всевозможные пособия и ласки оказываемые будут"^[9].

Кодай о разрешении вернуться на родину сообщил граф Воронцов 29 сентября 1791 г. в доме Безбородко, а 20 октября Екатерина приняла Кодаю в Зимнем дворце и лично вручила ему в подарок табакерку.

8 ноября Кодай был приглашен во дворец Воронцова и получил через него от имени Екатерины золотую медаль с лентой, золотые часы и 150 червонцев^[10].

Не были забыты и остальные японцы, возвращавшиеся на родину: означенным указом Пилю было приказано выдать "трем купцам, с ним возвращающимся, по 50 червонных и серебряной медали"^[11]. И. Оставшимся в России Синдзб и Сёдзо было выдано по 200 рублей.

Экспедиция, организованная на основании указа Екатерины, была возглавлена сыном проф. Лаксмана, поручиком Адамом Кирилловичем Лаксманом, и отправилась в Японию из Охотска 13 (24) сентября 1792 г.

В то время феодальное правительство Японии, бакуфу, проводило так называемую "политику закрытия страны" (сакоку сэйсаку), установленную более чем за полтора столетия до этого, с 30-х годов XVII в. Доступ в Японию иностранцам был категорически запрещен. Исключение было сделано только для китайцев и голландцев. Последним разрешалось присылать для торговли в Нагасаки не более чем по одному кораблю в год. Японцам выезд за пределы страны тоже запрещался, нарушившие это запрещение подвергались строгим наказаниям вплоть до смертной казни. В результате этого в Японии почти совершенно не знали Россию, а если и знали, то главным образом через голландцев, которые нередко искажали действительность в целях сохранения своего исключительного положения в Японии^[12].

Получив сообщение местных властей о появлении русского корабля, бакуфу поручило ученому лейб-медику Кацурагаве Xocю^[13] дать сведения о России. Кацурагава составил две рукописные работы — "Оросия-си" ("Записки о России') и "Оросия рякки" ("Краткая записка о России").

Оба эти документа были написаны исключительно да основании голландских источников. Только после того как вернувшиеся в Японию Кодаю и Исокити были неоднократно допрошены, правительство Японии получило первые сведения о России от самих японцев, проживших там много лет. Записи их рассказов и явились первыми письменными свидетельствами самих японцев о России.

Рассказы Кодаю и Исокити свидетельствовали о дружественных чувствах русского народа и правительства к японцам, о желании иметь хорошие, добрососедские связи с Японией, причем подчеркивалось, что Россия не намерена навязывать Японии силой свое стремление торговать с ней.

Кодаю так тепло отзывался о хорошем отношении к нему и другим японцам в России, что ему на допросе в Эдо в присутствии сёгуна Иэнари^[14] даже был задан вопрос: "Почему же вы так упорно добивались возвращения на родину и вернулись сюда, если пользовались там такими милостями?" Кодаю объяснил свое решение вернуться в Японию тоской по родине и