случайным, говорит появление еще в 1715 г. "Сэйё кибун" — свода сведений о странах Запада, составленного Араи Хакусэки, одним из крупнейших государственных деятелей, ученых и публицистов своего времени.

Кстати сказать, большую часть материала для своей книги Хакусэки почерпнул из рассказов Сидотти, итальянского миссионера, попавшего в Японию и задержанного властями. Таким образом, пресловутая самоизоляция Японии от внешнего мира, установленная в 30-х годах ХVII в. и поддерживаемая в ХVIII в., не была такой непроницаемой, какой ее часто изображают историки. Мысль о том, что внешний мир следует знать и не только знать, но и общаться с ним, как об этом прямо говорится в "Сэйики моногатари", в ХVIII в. становилась уже вполне ощутимой, особенно в общественных кругах. Хонда Тосиаки был экономист, и его работа говорит о прорыве изоляции в области экономической мысли. Кацурагава Xocю, автор "Хокуса монряку", сам по себе, своей личностью, свидетельствует о прорыве в другой сфере — естествознании.

Кацурагава был по профессии врач, причем в характерном для Японии того времени стиле: врач наследственный. В этом плане он даже обозначается особым номером, как это делалось в феодальной Японии в приложении к выдающимся носителям наследственных профессий: он был "Кацурагава IV", т.е. четвертый лекарь из дома Кацурагава, находившегося на службе у сегунов. В 1777 г. он был назначен окуиси — лейб-лекарем, в 1783 г. получил почетное звание хогэн, что-то вроде "мастера", присваивавшегося тогда врачам, художникам и поэтам в жанре рэнга, а в 1794 г. был назначен профессором медицинского училища, учрежденного правительством в 1765 г.

Кацурагава Хосю был продолжателем наследственной профессии своего рода, и это было вполне в духе традиций феодального общества; но в то же время он был носителем и того нового, что все заметнее и заметнее наблюдалось в общественной жизни: стремления к приобщению к той науке, о которой японцы узнавали от голландцев. Начало этому приобщению было положено в естествознании и прежде всего — через медицину.

Медицинское училище в Эдо было не единственным в Японии того времени. Знаменитый Сугита Гэмпаку, современник Кацурагавы, также врач по профессии, организовал такое же училище в Нагасаки — городе, где были сосредоточены сношения с внешним миром, т.е. при данных обстоятельствах с голландцами. С именем Гэмпаку связано появление в. 1774 г. "Кайтай синсб", "Новой книги по анатомии", — перевода известной работы немецкого ученого-медика А. Кулмуса — «Anatomische Tabellen», перевода, сделанного, однако, не с оригинала, а с голландского перевода. В работе по переводу этого пособия принимал участие и Кацурагава, что свидетельствует о приверженности его к новой науке уже в молодые годы.

Медициной, однако, дело не ограничивалось, она была в те века лишь одной из самых популярных отраслей более обширного круга знаний — естественных наук вообще, и многие естественники, особенно ботаники, были одновременно врачами, а врачи — естественниками. Такими были, например, двое известных в Европе ученых, получивших почетное место и в истории японского Просвещения; Тунберг (1743-1828) и Зибольд (1796-1866). Первый из них имеет при этом самое непосредственное отношение к Кацурагаве.

Тунберг, швед по национальности, был учеником Линнея — одного из тех ученых Европы ХУШ в., которые в своей области развивали начала науки эпохи Просвещения, основание которой было положено трудами Декарта и Ньютона. Поступив в 1771 г. на службу в голландскую Ост-Индскую компанию, Тунберг на корабле этой компании в качестве судового врача прибыл в 1775 г. в Нагасаки, а в 1776 г. побывал даже в Эдо. В конце того же 1776 г. он покинул Японию и в 1778 г. вернулся в Европу, привезя с собой гербарий, в котором было представлено более 800 видов растений, встретившихся ему в Японии. На основе этого гербария он и составил знаменитую "Флору Японии", изданную в 1784 г. Кацурагава, к которому присоединился другой японский врач и естественник — Накагава Дзюнъан, воспользовался пребыванием Тунберга в Эдо для того, чтобы познакомиться с европейской наукой непосредственно у ее представителя. Наличие в ученом наследии Кацурагавы работ по хирургии и фармакологии свидетельствует о плодотворности его учения у Тунберга. Изданные же им "Тикю дзэндзу" ("Карта земного шара") и "Банкоку дзусэцу" ("Карта государств мира с объяснениями") говорят о его широком интересе к внешнему миру вообще. О том же и весьма выразительно говорит и составленный им свод сведений о России. Коротко говоря, и сам Кацурагава Xocю, и его работы полностью принадлежат новой японской науке, складывавшейся в ХVIII в. — в период японского Просвещения. В этом и состоит ценность памятника для изучения Японии в период Токугава.

Настоящая работа издается, когда ее автора уже нет с нами. Внезапная, так поразившая всех его друзей и коллег, смерть унесла от нас доброго товарища, чудесного человека, талантливого ученого. Часто говорят: невознаградимых утрат нет. Это не та_к. Верно обратное: никакая утрата никогда не перестает быть утратой, В данном случае наша утрата — тяжелая. И этот последний труд Владимира Михайловича будет всегда напоминать нам о нем.

Н.М. Конрад

РОССИЯ XVIII ВЕКА ГЛАЗАМИ ЯПОНЦЕВ^[1]

9 (20) октября 1792 г. у Нэмуро, поселка на восточном берегу острова Эдзо (ныне Хоккайдо), появился русский корабль — бригантина "Екатерина". На нем отбыла в Японию экспедиция Адама Кирилловича Лаксмана^[2]. Это была первая официальная попытка России установить дружественные отношения и начать торговлю с Японией^[3].

На корабле по приказанию Екатерины II были возвращены в Японию три японца — Дайкокуя Кодаю, Исокити и Коити. Один из них, Коити, вскоре же по прибытии в Японию умер, а Кодаю а Исокити оказались первыми очевидцами, рассказавшими в Японии правду о России.

История пребывания этих японцев в России такова.

15 января 1783 г.^[4] из бухты Сироко в провинции Исэ (сейчас префектура Миэ) вышел в Эдо (ныне Токио) корабль "Синсё-мару" с грузом риса и других товаров. На корабле было 17 человек во главе с капитаном корабля Дайкокуя Кодаю. Ночью, когда корабль вышел в открытое море, началась буря, судно лишилось мачты, руля, парусов и в течение семи месяцев носилось по океану. На корабле было много риса, поэтому экипаж не погиб с голоду, а — выпадавшие временами дожди давали возможность пополнять запасы пресной воды. На корабле умер лишь один человек.

В августе того же года судно прибило к Амчитке, одному из Алеутских островов, принадлежавших в то время России. На Амчитке японцы пробыли четыре года. За это время от болезней умерли еще семеро. Оставшиеся девять человек в середине 1787 г. вместе с