прикрытые веки в глаза бил свет, яркий и какой-то щекотный. Это все мама, подумал я лениво. Отдернула штору, открыла форточку. Я прислушался: действительно, уже некоторое время в ушах звонко и настойчиво чирикали воробьи. Ох уж эта мама... Я со стоном перевернулся с боку на бок и накрыл голову подушкой. Не встану. Даже не просите. Я, в конце концов, болен. Тридцать семь и шесть у меня температура... Хотя это была неправда. Не было никакой температуры - прошла. Я был абсолютно здоров и чувствовал себя необычайно бодро. Только вот полежать бы немного, подремать, а там можно и подыматься...

- Ну, что ты, лежебока, в школу ведь опоздаешь, - раздался в комнате мамин голос.

Я напрягся - сон как рукой сняло. Очень медленно я стянул с головы подушку и перевернулся на спину. Мама стояла в дверях - высокая, стройная, в том самом линялом халатике, в который я вчера прятал лицо.

- Мам, - сказал я хрипло, - сколько я проспал?

Мама заморгала.

- Как обычно. А что?

- Я уже выздоровел? Мне полегчало?

Мама внимательно посмотрела на меня и вдруг нахмурилась.

- Так, - сказала она. - Очень хорошая попытка, молодой человек. Но я не из доверчивых! Сейчас же идите в ванную, пока отца не позвала. И чтобы через пять минут я наблюдала вас на кухне.

Упоминание о папе возымело действие. Я откинул одеяло и сел, свесив ноги на пол; тапочки на этот раз лежали на месте. Мама поглядела, как я силюсь попасть в них стопами, и ушла, чем-то очень довольная... Я же, чувствуя, как на меня падают стены, побежал к шкафу, рванул дверцу и уставился в зеркало.

Оказывается, я вырос. По крайней мере, розовая пижама стала несколько короче, чем вчера... Тут я снова напрягся. Вчера? Не может быть, чтобы это случилось вчера. Вчера мне было четыре года! Я болел, у меня поднялась температура, и мама уложила меня обратно в кровать!.. Я быстро посмотрел на кровать. "Вчера" - я мог поклясться! - меня укрывали одеялом салатового цвета. "Сегодня" одеяло было белое, в тонкую красную полоску. Я сглотнул вязкую слюну и поискал глазами плед. Пледа нигде не наблюдалось. Может, мама ночью забрала, пока я спал?.. Мне стало нестерпимо душно.

- Ну что, симулянт, - сказал папа, появляясь в дверях, - опять в школу не хочешь?

Я ошалело посмотрел через плечо. Александр Кривомазов - высокий черноволосый дядька в ослепительно белой рубашке и серых брюках на подтяжках - смотрел на меня добрыми, светлыми, широко поставленными глазами и улыбался. Улыбка эта была мне знакома. Он часто так улыбался, когда хотел показать, что на самом деле он мне не папа, не глава семьи, а товарищ, закадычный мой друг. Кажется, он даже не ругал меня никогда.

- Папа?.. - выдавил я полувопросительно.

- Шляпа! - отозвался он и подмигнул. - Давай, дружок, иди-ка в ванную, сделай там, что считаешь нужным, - и за стол. А то мама мне кушать не дает!

Это было веско. Я почувствовал себя виноватым. Закрыл дверцу шкафа, потоптался на месте и, преодолев какое-то странное нежелание приближаться к собственному отцу, пошел. Первые шаги были очень неуверенными, я словно шел по елочным игрушкам. Потом дело наладилось. А когда папа, неизвестно чему усмехнувшись, потрепал мне волосы и легонько подтолкнул в спину, все вдруг встало на свои места. Ну конечно! Никакая это не болезнь, я здоров, и ничего со мной не происходит. И температурил я не вчера, конечно, а несколько лет назад. И мама действительно накрывала меня пледом и поила чаем с малиновым вареньем. Это мне просто приснилось сегодняшней ночью, а я почему-то решил, что все случилось вчера...

Какое же это было сладостное облегчение! У меня словно груз с плеч свалился; словно сняли с запястий ржавые кандалы; словно освободили от некой тяжелейшей ответственности.

Добравшись до ванной, я сразу заперся. Пальцы дрожали, в голове гудело, как в трансформаторной будке. Хотелось сказать что-нибудь вслух, не важно - что, лишь бы не молчать. Какое-то время я стоял неподвижно и бессмысленно шевелил губами, потом подошел к раковине и отвинтил кран. Струя горячей воды с шипением устремилась в сливное отверстие, а я вдруг начал вспоминать. Ну и ну! Кажется, я даже смог убедить себя, что это естественно - забывать утром то, что происходило со мной ближайшие несколько лет. По крайней мере, я ни разу не остановился, меня нисколько не настораживало странное ощущение нереальности воспоминаний, всплывавших в голове с какой-то лихорадочной неуправляемостью.

Первым делом я "узнал", что мне сейчас шесть лет, а если быть совсем точным, то почти семь. Потом "стало ясно", что я действительно хожу в школу и вот-вот должен закончить первый класс. Вслед за этим последовала череда каких-то незначительных деталей и образов: вырезанные на парте буквы "А" и "Н"; треснутый пенал; грязь на половой тряпке у входа в класс; порванная надвое тетрадка, лежащая в урне; стыд и крайняя степень неприязни к некоей Лиане Валериановне, выжидательно смотрящей на меня поверх тяжелых очков. Сначала было немного трудно, я бы даже сказал, неприятно все это вспоминать - как будто разжевываешь старую пожелтевшую бумагу, не имея возможности ни выплюнуть ее, ни хотя бы проглотить. Потом стало легче. Я даже начал получать некоторое удовольствие. Появилось ощущение азарта и воодушевления, словно я зачитывался интересной книжкой про хорошо известных мне людей. Папа оказался неким кегебешником ("Они сильнее милиции, но слабее армии..."), а мама - домохозяйкой с высшим образованием. Еще была бабушка, папина мама, по имени Зоя Петровна. Она приходила к нам раз в неделю и приносила самые вкусные в мире пряники, а мы за это раз в месяц должны были всей семьей ходить на кладбище к ее мужу, моему дедушке и папиному отцу. О маминых родителях ничего вспомнить не удалось, кроме непривычного обращения "дед Анисим" и еще более непривычного слова "пасечник". Еще были какие-то Макары, Давиды и Юшки - все очень знакомые, до оскомины надоевшие имена и лица. Казалось, подумай о них чуть дольше - и они предстанут перед тобой, живые и говорящие. Но я решительно "пролистывал" это, заранее предчувствуя неинтересность. Лишь раз я невольно задержал внимание, вспомнив, что у меня есть лучший друг. Его звали Станислав Рюрюкин, но все называли его Рюрик. Он был нашим ближайшим соседом и учился со мной в одном классе. И имелась у него старшая сестра, Юля, которую я тоже почему-то выделял. Скорее всего потому, что мы росли вместе, играли вместе и вместе, семьями встречали различные праздники... Хотя, наверное, я уже тогда любил ее...

К моменту, когда