Рэй Брэдбери Ночь

Ray Bradbury The Night

© Перевод: Н. Аллунан.

Это правдивая история — с начала до конца. Мне было около восьми лет, дело происходило летней ночью, мой брат отправился куда-то на ту сторону оврага играть в бейсбол и не вернулся домой. И вот мы с матерью пришли к оврагу, остановились на краю, и мать крикнула брата. Ответа не было. Она звала и звала. У неё на глаза навернулись слёзы. Тогда я впервые в жизни по-настоящему испугался, потому что в голове вертелась мысль: «А если он так и не ответит?» Что, если он спустился в овраг и не вышел? Я испугался до чёртиков. А потом издалека донёсся крик брата: он с приятелями был на той стороне. Брат бегом пересёк овраг, и мы пошли домой. Поздно ночью вернулся с профсоюзного собрания отец. Я уже засыпал, но проснулся, дверь открылась, захлопнулась, отец вошёл, неся с собой запах ночи, холодный и чистый, как ментол. Словно бы Бог явился под конец неудачного вечера. Ты ничего не говоришь, он тоже молчит, но такая радость, что ты дома, в постели, и брат, мать и отец тоже дома. История правдивая, правдивей не бывает.

Ты маленький мальчик, живущий в маленьком городе. Тебе восемь лет, и время уже очень позднее. Позднее для тебя, потому что спать тебе нужно ложиться в девять, в крайнем случае — в половину десятого. Иногда, правда, удаётся уговорить маму и папу, чтобы они позволили тебе остаться и послушать Сэма и Генри, чьи голоса раздаются из этой удивительной штуки — радио, которое нынче, в 1927 году, в большой моде. Но чаще всего в такой поздний час ты уже лежишь в уютной постели.

На дворе тёплый летний вечер. Ваш маленький домик стоит на узкой улочке на окраине города, и фонарей здесь совсем немного. Во всей округе в такой поздний час открыта только одна лавка — лавка миссис Сингер, в квартале от вашего дома. Жарко, мама гладит выстиранное в понедельник бельё, ты вглядываешься в темноту и время от времени принимаешься клянчить мороженое.

Вы с мамой совсем одни в доме, в тёплой вечерней темноте. В конце концов, когда до закрытия лавки миссис Сингер остаётся всего несколько минут, мама, сжалившись, говорит:

— Беги купи пинту мороженого. Да смотри, чтоб коробка была полная!

Ты спрашиваешь, можно ли сверху добавить один шарик шоколадного, потому что ванильное ты не любишь. Мама разрешает. Сжав в кулаке деньги, ты бежишь босиком по цементному тротуару, под дубами и яблонями, — туда, где светятся огни лавки. Город погружён в тишину, он будто бы далеко-далеко, и ты слышишь только стрёкот сверчков в траве между тёмно-синими деревьями, подпирающими звёздное небо.

Твои босые ноги шлёпают по мостовой, ты перебегаешь улицу. Миссис Сингер тяжело расхаживает по лавке, напевая что-то на идише.

— Пинту мороженого? — повторяет она. — Шарик шоколадного сверху? Да-а!

Ты стоишь и смотришь, как она неуклюже поднимает металлическую крышку холодильника с мороженым и принимается орудовать ложкой, как туго, до самого верха набивает картонную коробку и добавляет «шоколадное сверху, да-а!» Ты отдаёшь миссис Сингер деньги, а она тебе — мороженое. Топая босиком домой, ты прижимаешь чудесно холодную коробку к щеке и смеёшься. Позади тебя гаснут окна лавки — последние освещённые окна, остаётся лишь фонарь на углу, и кажется, будто весь город собрался отходить ко сну…

Ты открываешь застеклённую дверь дома и видишь, что мама всё ещё гладит бельё. Она выглядит раздражённой и взвинченной, но улыбается тебе так же, как всегда.

— Когда папа вернётся с профсоюзного собрания? — спрашиваешь ты.

— Где-то в половине двенадцатого, а то и в полночь, — отвечает мама.

Она уносит мороженое на кухню, раскладывает его: тебе — твоё любимое шоколадное, себе — немного ванильного, а остальное убирает.

— Это папе и Капитану.

Капитан — это твой брат. Старший брат. Ему двенадцать, и он здоровенный, румяный, горбоносый и рыжеволосый; для двенадцатилетнего мальчика у него широкие плечи, и он вечно носится. Ему разрешают ложиться позже, чем тебе. Не намного позже, но всё же достаточно, чтобы он мог почувствовать преимущество, которое даёт положение старшего брата. Этим вечером он болтается на другом конце города, играет в футбол пустой консервной банкой, и скоро должен вернуться. Полдня Кэп с приятелями азартно вопили, носились, пинали и швыряли, и им было весело. Скоро он ввалится в дом, от него будет пахнуть потом и травой, выкрасившей его колени зелёным соком, когда он падал. Словом, от него будет пахнуть Капитаном. Обычное дело.

Ты смакуешь мороженое. Ты сидишь в самом средоточии летней ночи, безмолвной и таинственной. Вас только трое: мама, ты и ночь, раскинувшаяся вокруг маленького дома на маленькой улочке. Ты тщательно облизываешь ложку, прежде чем снова зачерпнуть мороженого. А мама убрала свою гладильную доску и горячий утюг и теперь сидит в кресле рядом с патефоном. Она ест мороженое и говорит:

— Боже, какой жаркий был день. До сих пор не посвежело. Земля нагрелась за день и теперь всю ночь будет отдавать тепло. Спать придётся в духоте.

Вы сидите вдвоём и слушаете летнее беззвучие. Все окна и двери облепила темнота. Вы сидите в тишине, потому что в радиоприёмнике села батарейка, а пластинки «Никебокер квартет», Эла Джол- сона и «Ту блэк кроуз» вам уже смертельно надоели. Так что ты просто сидишь на жёстком дощатом полу у двери и вглядываешься через её стекло в темноту без конца и края. Ты так прижался к стеклу, что на кончике носа отпечатались маленькие квадратики.

— Где же твой брат? — говорит мама спустя какое-то время. Её ложечка скребёт по блюдцу. — Ему давно пора быть дома. Уже почти половина десятого.

— Он вернётся, — уверенно говоришь ты. Ты знаешь, что так и будет.

Мама идёт мыть посуду, ты отправляешься за ней. В вечернем горячем воздухе каждый звук, каждое позвякивание ложки или блюдца, кажется слишком громким. Вы молча проходите в гостиную, убираете с дивана подушки и, навалившись разом, раскладываете его. Происходит чудо: диван превращается в две кровати. Мама стелет постель, взбивает тебе подушки. Ты начинаешь расстёгивать рубашку, но мама говорит:

— Погоди, Дуг. Не ложись пока.

— Почему?

— Потому что я прошу.

— Ты какая-то странная сегодня, мам.

Мама садится было, но тут же порывисто встаёт, идёт к двери и кричит.

— Капитан! Капитан! Капита-а-ан! — слышишь ты снова и снова.

Её крик уносится в тёплую летнюю тьму. Безвозвратно. Эхо не обращает на него никакого внимания.

Капитан. Капитан. Капитан.

— Капитан!!!

Ты садишься на пол, и тебя окатывает холодом. Это не прохлада мороженого, не зимний холод, и в