поторопился скорее обследовать взглядом все ее тело. На нем не осталось ни единого местечка, на котором я не запечатлел бы тысячи воображаемых поцелуев. Мысленно я сосал ее груди, облизывал живот, но мои глаза то и дело возвращались к самой нежной впадинке, каждый раз подолгу останавливаясь на ней… вы меня понимаете! Каким же сокровищем мне казалась эта раковина. Ах! Что за нежный колорит! Даже несмотря на белую пенку, покрывшую ее края, для меня не было в мире ничего красивее. Особенно радовало то, что мне удалось рассмотреть самое средоточие наслаждения. Оно было затенено густой, черной, курчавой зарослью. Туанетта все еще лежала, раскинув ноги, и казалось, что ее распутство так же велико, как мое любопытство, что не могло меня не радовать.

Тем временем монах вновь обрел мужество и вознамерился ринуться в очередную битву. Он с пылом забрался на Туанетту, но не тут то было — силы покинули его, и после нескольких тщетных попыток оседлать красотку он на моих глазах вытащил из ее лона свой вялый, опустивший головку инструмент. Туанетта, недовольная осечкой своего партнера, схватила его инструмент и принялась сосать. Монах так сильно затрясся, будто был не в силах вынести испытываемое наслаждение. Я внимательно следил за всеми его движениями, используя в качестве советчика мать-природу, а в качестве учебника — живой пример перед глазами. Желая узнать, какие же ощущения испытывает святой отец, совершая эти движения, я начал повторять за ним, и вскоре меня поразило незнакомое мне доселе наслаждение, понемногу нараставшее, а потом ставшее столь огромным, что я без сил упал на кровать. Природа взяла свое, и все мое тело оказалось захвачено волной чистого блаженства, вызванного ласками той части моего тела, что я сжимал рукой. Наконец брызнула та белая жидкость, которую я уже видел на ляжках Туанетты. Придя в себя после испытанного оргазма, я вновь приник к заветной щели в перегородке. Но представление уже завершилось и актеры вышли на прощальный поклон — Туанетта одевалась, а святой отец уже облачился.

Некоторое время все мои мысли и чувства были полностью поглощены зрелищем, свидетелем которого мне довелось стать, и я ходил ошеломленный, как человек, внезапно пораженный ослепительной вспышкой света. Передо мной вдруг начали открываться секретные знания, дарованные нам матерью-природой, рассеялись прикрывавшие их облака сомнения. Я осознал причину тех разнообразных ощущений, что посещали меня каждый раз при виде женщины. Эти странные перепады от спокойствия к внезапному возбуждению, от безразличия к желанию действовать отныне не были для меня загадкой.

— Ах! — воскликнул я. — Какие же они счастливые! Они оба испытали блаженство. Стало быть, изведанное ими наслаждение огромно! Ах! Как же они были счастливы!

Мысль об этом счастье полностью захватила меня, лишив способности размышлять. Некоторое время я был погружен в молчание.

— Ах! — повторил я вскоре. — Будет ли и у меня когда-нибудь возможность сделать нечто подобное с какой-либо женщиной? Я бы наверное умер от наслаждения прямо на ней, раз уж даже сейчас мои ощущения столь велики! А ведь они явились всего лишь жалким подобием того, что Поликарп делал с моей матерью! Но, — продолжал рассуждать я, — да неужели только взрослым доступны подобные наслаждения? — И мне подумалось, что не может быть это блаженство связано с возрастом, ведь главное, чтобы один лежал на другом, а дальше дело пойдет само собой.

И я сразу же подумал, что кое-какими из моих открытий можно поделиться с моей молочной сестрой Сюзон. Она была на несколько лет старше меня — маленькая, красивая блондинка, с доверчивым личиком, которое выглядело немного простоватым из-за постоянного выражения беспечности. У Сюзон были прекрасные голубые глаза, полные нежной томности. Иногда она смотрела на вас, казалось, без особого умысла, но этот взгляд производил действие не менее ощутимое, чем пылкий взор какой-нибудь пикантной брюнетки. Почему? Я ничего об этом не знаю, поскольку всегда довольствовался ощущениями, не пытаясь разобраться в их причинах. Может быть, взгляд очаровательной блондинки с томными глазами, кажется, так и умоляет подарить ей ваше сердце, в то время как брюнетка хочет его похитить? Блондинка просит лишь снизойти до ее слабости, облаченную в весьма соблазнительные формы. И когда дарите ей сочувствие, оно незаметно оборачивается любовью. Брюнетка же напротив, хочет, чтобы слабость проявили вы, вовсе не обещая, что и сама будет таковой. Неудивительно, что сердце восстает против подобного насилия, не так ли?

Стыдно признаться, но до той поры я не бросил на Сюзон ни одного похотливого взгляда, что было странно для парня, вожделевшего всех попадавшихся ему на глаза девушек. Правда, она была крестницей владелицы поместья, которому принадлежала и наша усадьба. Благородная дама любила мою сестру и растила у себя в доме, поэтому мы редко встречались с Сюзон. А в прошлом году девушку направили в монастырь, откуда она вернулась лишь неделю назад. Крестная Сюзон, которая собиралась какое-то время провести за городом, позволила ей навестить Амбруаза. Внезапно я почувствовал неистовое желание наставить свою дорогую сестрицу на путь истинный и познать с ней те же наслаждения, что вкушали отец Поликарп с Туанеттой.

Теперь я по-другому смотрел на нее. Будто в первый раз я увидел тысячи прелестей, которых раньше у нее не замечал. Я обнаружил, что у нее сформировалась грудь, упругая и полная, белизна которой спорила с лилиями. И мое воображение уже рисовало мне, как я с невыразимым наслаждением припаду к двум клубничкам, венчавшим эти прекрасные холмы. Но за всеми описаниями прелестей Сюзон я не мог бы пропустить заветное местечко, это прибежище блаженства, полностью захватившее мой разум. Пробудившаяся страсть и жгучее желание, разгоревшееся в моем теле, так взбудоражили меня, что я кинулся прочь из дома, намереваясь немедленно отыскать Сюзон.

Солнце только что скрылось за горизонтом, и на землю стал наползать туман. Я был объят уверенностью, что стоит мне найти Сюзон, то под покровом вечерних сумерек, я легко получу желаемое. Сестру я заметил издалека — она собирала цветы и, конечно же, не подозревала, что я замыслил сорвать самый прекрасный цветок в ее букете. Не спуская с нее глаз, я подлетел к моей красавице, занятой столь невинным делом. На миг я вдруг усомнился, что ее стоит посвящать в мой план. И чем ближе я подходил к ней, тем медленнее двигался. Меня охватило жгучее волнение, усилившее мое желание. Я рассчитывал снизойти к ее невинности, но не был полностью уверен в победе, а потому сдерживал себя. На последних шагах я