помещение находилось в одном из погребов «Черного барана». Во-вторых, мы все так замаскировали, что их нельзя было узнать. Это место служило жильем Точильщику, когда он не знал Пуссеты.
— А когда же ты открыл сокровище? Ведь ты его стащил!
— Именно стащил! — весело отозвался Лебик. — Я же вам сказал, что вы мне сами указали на него, когда болтали у моей кровати в полной уверенности, что я сплю. Когда вы рассказали своему другу о посещении вдовы Брикета, о найме их погребов, я сразу все сообразил!
— Ты не ошибся…
— Вот и Точильщик, явившись сюда, увидел, что пташки улетели!
— Он, наконец, добился признания Сюрко?
— Мы возбудили в сердце нашего добряка страшную ненависть против его жены, уверив, что она хотела избавиться от него и жить со своим возлюбленным. Для этого мы показали ему картину, которую я заранее подготовил. Старик стал бредить местью, и ему предложили возможность исполнить это желание в обмен на сокровища. Но он стоял на своем. Это время совпадает со временем похищения Пуссеты. Желая возвратить себе Пуссету, Точильщик пошел на такие пытки, что старик понял, что он может потерять все, а не только золото. Он пожертвовал миллионами за возможность отомстить. Точильщик поспешил сюда, но вместо миллионов нашел своего друга Лебика, готового поквитаться за старые долги.
— Ты хорошо поквитался с ним.
— Он был скручен в ту же минуту, как вошел сюда и с кляпом во рту я отнес его в дом красотки. Я привязал его под кроватью, где он не мог ни шевельнуться, ни крикнуть. Затем я вызвал письмом актрису… Когда малютка явилась, я рассказал ей все о похождениях ее красавца. А он, лежа под кроватью, слышал все, но не мог пошевелиться и пикнуть. Затем я ушел, отчасти догадываясь, что должно произойти.
— Пуссета умерла от удушья!
— И Точильщик воспользовался тем же способом, он-таки повесился, мой дорогой друг!
— Его смерть рассеет шайку.
— Он умер, а другой уже на его месте и с его именем.
— Ты, что ли?
Лебик с удивлением вытаращил глаза.
— С какой стати? Теперь, когда я обладаю миллионами, мне остается только запастись званием честного человека. И вот мне пришла в голову одна мысль…
— Какая?
— Ивон — хитрая штучка, провел-таки Лебика! Да и вы кажетесь мне молодцом. Бог не обидел вас разумом. Вы оба нравитесь мне. Вы могли убить меня и не сделали этого… Я не забываю ни добра, ни зла. Моя бывшая хозяйка была добра ко мне. Она ваша сестра, а тот любит ее… Так уезжайте спокойно, а я присмотрю за Сюрко, а через неделю-другую доставлю вам сестру, а шевалье — жену. Договорились?..
Гигант собрался уходить.
— Лебик!.. Еще одно слово…
— Говорите!
— В письме, найденном у Точильщика, упоминается об одной женщине. Он возвращает ей свободу. Что за договор связывал мадемуазель Елену Валеран с бандитом?
— Господин Кожоль, — возразил Лебик, — даже у мошенников существует честь. Если она выполнила условия договора — сохранила его тайну, я не имею права отвечать на ваш вопрос.
— Но, хотя бы, что стало с ней?
— Она вчера уехала из Парижа, взяв своего ребенка.
— Ее ребенок! — вскрикнул Кожоль.
— Да, прелестная девочка… пяти месяцев.
— Пять месяцев! — повторил граф, припоминая одно число…
Он стоял неподвижно, пораженный неожиданным открытием.
Когда он пришел в себя, Лебика уже не было.
— Пять месяцев! — шептал он. — Я отец… Я отец!
* * *
Ночью, когда друзья мчались прочь от Парижа, Кожоль рассказал Ивону все, за исключением того, что касалось Елены. Было три часа утра… …В это время Бонапарт возвратился из Сен-Клу. С трудом освободившись от громадного наплыва народа, осаждавшего триумфатора в его доме на улице Победы, он призвал к себе своего секретаря Бурьена. — Кажется, я наговорил глупостей сегодня перед собранием обоих Советов! — О, да, генерал! — Так сочини пышную речь вместо той, что я произнес перед депутатами, и отошли напечатать завтра в «Монитор». А теперь — спать! И, повернувшись к жене, честолюбивый триумфатор добавил: — Жозефина, завтра мы будем ночевать в Люксембургском дворце!