на передней машине едет.
— А ты, брат, чего сегодня сумрачный? На себя непохож.
Вообще-то, надо сказать, Ерёмин известный на весь батальон балагур. Мы его так и зовём — заместитель Васи Тёркина по общим вопросам. А тут сидит, как мумия. Может, от меня настроением заразился?
И вдруг мне Ерёмин говорит такие слова, что я чуть за борт не вываливаюсь от удивления:
— Сегодня сержант Катюшин погиб…
Я сижу, молчу, всю руку себе исщипал — проверить хочу: сплю или нет? Не может же быть такого! Ведь одного человека трижды убить нельзя!
— Ну, — говорю, — рассказывай всё по порядку…
И вот что мне Ерёмин сообщил.
Прошедшей ночью снайпер Юрьев и сержант Катюшин, как специалист по маскировке, получили задание ликвидировать двух фашистских снайперов. Портили эти снайперы всю погоду — каждый день несколько человек из-за них ранено. И стрелки наши не могли с ними справиться. Вот и послали Юрьева, Катюшина да Ерёмина впридачу — для оказания помощи в строительстве и прочем… Шли хорошо, без помех. Катюшин шутил всё: «Мне, говорит, самое трудное — это усы свои замаскировать. Из-за любого укрытия торчат». Пришли на место. Катюшин шепчет: «Я, учтите, буду на этой сосне кукушку изображать». А Юрьев выбрал себе позицию под большой елью. Вырыли они с Ерёминым берлогу целую, обложили её ветвями, получилась, как говорится, мечта медведя. А Катюшин от помощи отказался — «У меня работа ерундовая», — говорит. И сидит на своей сосне, обкладывается ветками.
Ещё задолго до рассвета всё кончено было. Ерёмину приказали возвращаться. И вот, уже светать начинает, когда Ерёмин до окопов второй роты добрался. Навстречу ему по ходу сообщения лейтенант Карасёв идёт.
Ерёмин ему докладывает — возвращаюсь, мол, на исходные позиции.
— Следуйте за мной, — приказывает лейтенант, — я вам вручу пакет для командира вашей роты.
И вот, сидит Ерёмин во второй роте, возле командирского блиндажа, на самом наблюдательном пункте. А опушка леса, где Катюшин с Юрьевым, оттуда хорошо просматривается. Попросил Ерёмин бинокль — а рассвело окончательно — смотрит. Вдруг два выстрела с той сосны, где Катюшин сидит. И сразу же со стороны гитлеровского снайпера ответ — дуэль началась. Только плохое начало получилось: падает Катюшин с дерева, за ним вся маскировка летит… Расшифровал, значит, его фашист. Ударился Катюшин о снег и лежит. Лейтенант вызывает Ерёмина, вручает пакет… Прибежал солдат в свою роту, передал пакет командиру, потом докладывает о гибели Катюшина. Лейтенант Арбузов в лице изменился. Послал двоих разведчиков к Юрьеву. А Ерёмин с другим пакетом на станцию.
— Вот, Павел Григорьевич, и все подробности, — закончил Ерёмин.
— Бред какой-то, — говорю я. — Нельзя одного человека три раза убивать. На такой случай даже пословица специальная существует: «трём смертям не бывать, одной не миновать!» Что-то ты, брат, путаешь. Мне, например, ефрейтор Рожков рассказывал, как Катюшин на его глазах в атаке погиб месяц назад. А знакомый лётчик видел гибель Катюшина две недели спустя, на Демидовском шоссе.
— Да я с Катюшиным вчера вечером из одного котелка кашу рубал! — грустно сказал Ерёмин. — Скажут тоже: месяц! Две недели! Утром сегодня всё это произошло, чтоб мои глаза того не видели…
— Ладно, — говорю, — сейчас будем дома, там всё выясним…
А у самого в голове — лабиринт: всё перепуталось. Рожков утверждает своё, лётчик тоже человек серьёзный, Ерёмин опять же всё сам видел. Разберись, попробуй!
Остаток пути мы молчали. Машина остановилась, мы спрыгнули на снег, поблагодарили водителя и зашагали с Ерёминым через лес на передовую. Рожков, очевидно, отыскал попутчиков и пошёл другой тропкой — я его в этот день больше не видел.
Через час мы уже пробирались по ходу сообщения к блиндажу командира роты.
Гитлеровцы всё время осветительные ракеты кидают— шагаем по окопу как днём, не споткнёмся. Вдруг Ерёмин отпрянул назад, меня за руку хватает и — чувствую — дрожит весь.
— Там… — бормочет. И показывает куда-то за поворот.
— Кто?!
И вдруг прямо на меня выходит сержант Катюшин!
И вдруг прямо на меня выходит сержант Катюшин.
Живой и невредимый! Увидел меня (как раз очередная ракета вспыхнула), да как гаркнет: — Паша! Друг! — и давай тискать. А я слова сказать не могу. Не то смеюсь, не то плачу. — Да что с тобой? — спрашивает он. — Или в глаз попало? — Усищами, — говорю, — меня своими защекотал! И не утерпел я: что за сегодняшний день о нём выслушал, всё ему и выложил. Ерёмин тут же стоит, поддакивает. — Вот, — говорю, — сержант, расхлёбывай сам. Разбирайся, что к чему. Начинай по порядку! А Катюшин смеётся, да ус подвинчивает. — Никто тебе, Паша, слова неправильного не сказал, — отвечает. — Всё соответствует действительности. И даёт он нам объяснения по всем пунктам. Сначала о бое, где Рожкова контузило. Положение в том окопчике создалось, действительно, хуже губернаторского. Представьте: стоит здоровёхонький фашист с автоматом, а у тебя патроны кончились. Как быть? До гитлеровца метров шесть-семь, броситься врукопашную не успеешь, пристрелит. Тут доли секунды роль играют. И вот Катюшин проявил смекалку, выиграл время для перезарядки автомата простым способом: воспользовался тем, что стоял вполоборота к гитлеровцу, вырвал пустой магазин из своего автомата и метнул его фашисту под ноги. А так как перед этим Катюшин и Рожков, в основном, отбивались гранатами, то гитлеровец был убеждён, что советский солдат и сейчас прибегнул к гранате. Рефлекс, если хотите. Короче говоря, фашист, как подкошенный, упал за угол окопчика, надеясь таким образом спастись от «гранаты». За те две-три секунды, пока гитлеровец ждал взрыва, Катюшин сменил магазин и подобрался к месту соединения тупичка с окопом. И когда фашист поднял голову, чтобы посмотреть, отчего же «граната» молчит, он увидел дуло катюшинского автомата, и сержант уложил фашистскую голову на прежнее место — навечно… Потом, убедившись, что Рожков не убит, а контужен, Катюшин — уже после боя — прислал санитаров… Но санитары Катюшина не знали, а в окопе, действительно, никого кроме Рожкова в живых не осталось — поэтому ефрейтор и решил, что Катюшин погиб. На Демидовском шоссе — лётчик не ошибся: «горела» машина Катюшина. Задание было очень срочным и особой важности. Поэтому и принял Катюшин все меры предосторожности: заготовил паклю, взял с собой ракеты, прорепетировал с охраной команду «воздух». И, когда послышалось в
И вдруг прямо на меня выходит сержант Катюшин.
Живой и невредимый! Увидел меня (как раз очередная ракета вспыхнула), да как гаркнет: — Паша! Друг! — и давай тискать. А я слова сказать не могу. Не то смеюсь, не то плачу. — Да что с тобой? — спрашивает он. — Или в глаз попало? — Усищами, — говорю, — меня своими защекотал! И не утерпел я: что за сегодняшний день о нём выслушал, всё ему и выложил. Ерёмин тут же стоит, поддакивает. — Вот, — говорю, — сержант, расхлёбывай сам. Разбирайся, что к чему. Начинай по порядку! А Катюшин смеётся, да ус подвинчивает. — Никто тебе, Паша, слова неправильного не сказал, — отвечает. — Всё соответствует действительности. И даёт он нам объяснения по всем пунктам. Сначала о бое, где Рожкова контузило. Положение в том окопчике создалось, действительно, хуже губернаторского. Представьте: стоит здоровёхонький фашист с автоматом, а у тебя патроны кончились. Как быть? До гитлеровца метров шесть-семь, броситься врукопашную не успеешь, пристрелит. Тут доли секунды роль играют. И вот Катюшин проявил смекалку, выиграл время для перезарядки автомата простым способом: воспользовался тем, что стоял вполоборота к гитлеровцу, вырвал пустой магазин из своего автомата и метнул его фашисту под ноги. А так как перед этим Катюшин и Рожков, в основном, отбивались гранатами, то гитлеровец был убеждён, что советский солдат и сейчас прибегнул к гранате. Рефлекс, если хотите. Короче говоря, фашист, как подкошенный, упал за угол окопчика, надеясь таким образом спастись от «гранаты». За те две-три секунды, пока гитлеровец ждал взрыва, Катюшин сменил магазин и подобрался к месту соединения тупичка с окопом. И когда фашист поднял голову, чтобы посмотреть, отчего же «граната» молчит, он увидел дуло катюшинского автомата, и сержант уложил фашистскую голову на прежнее место — навечно… Потом, убедившись, что Рожков не убит, а контужен, Катюшин — уже после боя — прислал санитаров… Но санитары Катюшина не знали, а в окопе, действительно, никого кроме Рожкова в живых не осталось — поэтому ефрейтор и решил, что Катюшин погиб. На Демидовском шоссе — лётчик не ошибся: «горела» машина Катюшина. Задание было очень срочным и особой важности. Поэтому и принял Катюшин все меры предосторожности: заготовил паклю, взял с собой ракеты, прорепетировал с охраной команду «воздух». И, когда послышалось в