Где взять такого, чтоб еще гаже Болгурцевой?.. Негде. Гаже Болгурцевой не бывает. Конец пьесы. Болгурцева — самое дно. Даже под илом.
Он замолк, горестно качая головой, и вдруг возвысил голос, вздымая стакан с соком:
— Но не надо горевать! Не надо плакать! Ведь из-под днища издательства «Замок» уже стучат! Кто там? Кто этот неведомый избранник?
— Да вот, кто? — саркастически спросил Буряков. — Просвети, пожалуйста.
— Кривитько, один из ведущих авторов! — восторженно сказал Кудимов. — Геннадий Кривитько стучит из-под днища! О, радость! О, подарок судьбы! Спаситель! Новый мотор индустрии! Свежий двигатель прогресса! Нарекаем тебя, драгоценный ты наш Кривитько, Элиной Златокудровой!.. Ведь так? Так, никуда не денешься. Но теперь…
Он допил сок, отставил стакан и закончил:
— Но теперь новый стук — еще ниже. Совсем уж, видимо, откуда-то из преисподней. И знаешь, кто стучит? Вот угадай.
— Ага. Сейчас.
— Не хочешь? Ладно, не мучайся, я тебе и так скажу: Карпанчос!
— Да ладно, — отмахнулся Буряков.
— Ага, ладно. Вот и я говорю — ладно. Именно что ладно. Именно что ладушки. С руками отрывают. Только здесь, на выставке, сорок тысяч загнал.
— Сорок тысяч? — не поверил Буряков. — Карпанчоса?
— А ты думал, зачем я рекламой пылил? Верил я в него, дурака, верил. Завтра еду допечатку заказывать, — кивнул Кудимов. — Сразу триста. И еще на шестьсот предвариловку дам. — Он снова открутил крышку и булькнул два раза. — Я же тебе говорил: бери. Нет, скажи: говорил? А ты отмахивался. И прошляпил.
— Правильно понимаешь: дурак твой Карпанчос, — поморщился Буряков. — Скоро схлынет. Раскусят его: двух слов связать не может.
— Не схлынет, — возразил Кудимов. — Ты не понимаешь. Народ не связных слов хочет, а Карпанчоса. Есть разница? А если народ хочет Карпанчоса, нужно ему дать. И счастье, что находятся люди, готовые это сделать. Я то есть. А то, что Карпанчос мой, — сказал он с нажимом, — так это ты верно подметил. Весь мой — на сто процентов. А знаешь, почему?
— А ты не знаешь случайно, «Динамо» сегодня играет? — с холодной улыбкой спросил Буряков. — Или «Спартак»?
— Потому что ты, дорогой мой друг, облажался. А ведь мог бы взять! Оставил бы старому товарищу процентов тридцать… отстегнул бы маленько его жалкому издательствишку… И занимался бы сам. В полный рост. Горя бы не знал. Ясен пень: «Замок» с Карпанчосом еще лучше бы обошелся. Все бы тогда в шоколаде… Говорил я это?
— Говорил, говорил. Успокойся.
— Я спокоен. Как пульс покойника… Погоди, скоро загремит. Днями рванет, не сегодня-завтра. Я же тебе толкую: только тут сорок тысяч. Шишков-то хоть не в курсе, что я тебе Карпанчоса предлагал? Я с чистым сердцем, а ты лоханулся. Лоханешься еще раз, он тебя уволит.
Буряков сжал зубы. Затылок снова заломило.
— Да иди ты! — сказал он, решительно поднимаясь. — Извини. Мне своего Карпанчоса встречать.
— Шучу, — примирительно сказал Кудимов. — Могу я тебя подразнить? Ты же понимаешь: студенческое братство и все такое… А ты про кого?
— Про Сучасного… Тоже не лыком шиты: двадцать шестой роман представляем.
— А тираж?
— А тираж не скажу. Знаешь, почему? За тебя опасаюсь, — отыгрывался Буряков. — Тебе твой Карпанчос таким мелким покажется, что от зависти лопнешь. А я потом горюй по старому товарищу…
— Да, Сучасный, — задумчиво сказал Кудимов. Было похоже, что сейчас снова полезет за фляжкой. — Бедняга.
— Что вы все его так жалеете?! — вскипел Буряков. — Только и слышно: бедняга, бедняга! Нам бы с тобой такими беднягами быть!
— Ладно, — вздохнул Кудимов. — Увидимся.
— Ага, — кивнул Буряков и пошел вниз.