Медведь зашипел и, зарывая горячую морду в снег, только судорожно подергал задними лапами и распластался во всю свою длину.
– Ладно, миша. Так-то лучше… – весело сказал Григорий. – Погрелись, однако, знатно, – обратился он к брату и, сняв меховую шапку, обтер себе лоб.
– Да, силен был покойник Михайло Иваныч.
– Будь один с ним – пришлось бы палить. Сдался бы ты, мишутка, не инако как на немцев лад. А то ли дело эдак… Побарахтаться да погреться! Ишь ведь здоровенный!.. – нагнулся Григорий над медведем.
– Пожалуй, даже посильнее Шванвича, – усмехнулся Алексей. – Того мы вдвоем легче одолеваем.
Братья рассмеялись.
– Ну, теперь надо звать Ласунского и своих чухон.
– Вряд дозовемся. Коли на зов горластого мишки не прибежали, стало, так далеко, что и не докличешься.
Алексей Орлов достал из-за спины охотничий рог и стал трубить. Потом прислушался.
Все было тихо, и не только ответного звука другой трубы, ни шелеста, ни шороха не слышно было кругом среди морозного затишья и застоя.
– Вот что, брат, нечего даром-то за музыкой время терять, – сказал он. – Берись! Впрягемся мы в мишку, как парой в сани, да за задние лапы и потащим к лошадям. Тут более версты не будет.
И два богатыря, ухватив распластавшуюся лохматую махину, легко потащили ее, бодро шагая рядом.
Кровавый след багровой лентой вился за ними по серебру снегов.
– Эх, кабы нам, братец, дела наши все так же вот лихо вершить, как на охоте!
– Кабы суметь управиться так же споро, как мы вот с мишками справляемся, – договорил Григорий Орлов на ходу.
– Там не сила, а рассудок да смекалка дело вершат… А главное и первое всему начало – согласье… – отозвался Алексей.
– Я все тут стоял в лесу… Ждал вот этого… А прозевал бы непременно, потому что все в голове у меня лейб-кампанцы прыгали… Вот кабы эдак-то!.. В одну ночь… Без шуму, без драки… без убивства своего брата офицера какого иль солдата.
– Вишь чего захотел! Нешто можно? Статочное ли это дело? Ведь тут не тетушка Леопольдовна да шестимесячный младенец на престоле… Да оба немцы… Да и охраны никакой…
– А ныне-то кто ж? Все то же…
– То же, да не то. Те же щи, да с говядинкой… Голштинское-то войско глядеть, что ли, будет?.. Да что голштинцы!.. Вон свои измайловцы да семеновцы по сю пору никаким голосом не откликаются. Э-эх. Все это… сновиденья одни наши! – вздохнул Алексей Орлов.
– На мой толк, Алехан, прежде всего рогатиной нам хохлацкой заручиться. Тогда все как по маслу пойдет.
– Какой рогатиной?!
– Хохлацкой. В ней вся сила! – смеялся, шагая, Григорий.
– Что ты приплетаешь? Какая хохлацкая рогатина?
– А гетман! Граф Кирилл Григорьевич.
Алексей Орлов усмехнулся и тряхнул головой:
– Мудрено. К Разумовским и ворот не найдешь; не знаешь, с какой стороны и подъехать к ним. Они оба доки мягко стлать.
– Говорю – пустите меня!
– Пустите! Рано. Что зря в петлю лезть! – отвечал серьезно младший брат. – Они по первому слову велят тебя арестовать и поедут к государю… Нам за тобой вслед и пересчитают всем головы. Да и зачем? Мы еще и не знаем сами, с какого конца взяться.
– Гетман не таков человек, чтобы доносить. Да и хитер. Он, поди, давно носом чует, чего вся гвардия желает.
– Вся гвардия! Вся ли, Гриша? Кабы вся-то желала, так мы с тобой не болтали бы зря, а дело делали.
– Ну а не в пример мудренее, говорю, начать, коли гетмана не достанешь себе.
– Начинать-то, Гриша, покуда нечего, а то и без него обойдемся. Что тут гетман?.. А тяжел ведь, проклятый. Руки обломаешь об него.
– Гетман-то? Да, ленив на подъем; как все они, сказывают, хохлы.
– Вот этот гетман тяжел, говорю! – рассмеялся Алексей Орлов и бросил лапу животного.
Братья остановились отдохнуть и молча стали над медведем.
– А вот что, Гриша, – выговорил вдруг Алексей. Веселый и бодрый голос его понизился и звучал иначе. – Ты подумал ли о том, братец, что ныне пост идет? Не за горами и Страстная да говенье. Как же теперь быть, если священник на духу что-либо такое к нашему делу подходящее спросит вдруг?
– Не спросит, не бойсь.
– Не спросит? Ты всегда так. Ну а спросит, говорю?..
– Да с чего ж?..
– А хоть с того вот, что уж месяц целый то и дело у нас спрашивает всяк: что у тебя на дому за сходбища да что мы засиживаемся за полночь? Пить не пьем и спать не идем.
Григорий Орлов глянул на брата и молчал.
– А лгут, Гриша, на исповеди только перекрести из татарвы.
– Вестимо. Но и открыться на духу, Алеханушка, хоть бы малость – избави бог. Не можно. Поп из-за камилавки – из мухи слона сделает и в набат ударит.
– Вот то-то и есть! Я вот эдак и думаю все: как быть?.. – тихо выговорил Алексей.
И два молодца-богатыря задумались, стоя над мертвым мишкой. Огромное лохматое животное, сраженное в пятиминутной борьбе, было для них дело заурядное, над которым думать не пришлось. А говеть или нет, лгать на духу или нет – это был вопрос далеко не заурядный. Было о чем молодецкие головы поломать.
– Что ж? Отложи говеть до времени, – вымолвил наконец Григорий Орлов. – Бог простит!
– А ты, Гриша? – с изумлением воскликнул брат.
– Вестимо, тоже… Я, ты знаешь, завсегда за тобой. Как ты… А попадемся в чем после, так в Березове уж и отговеем, – усмехнулся он. – И времени-то там у нас, Алеханушка, много будет, Богу-то молиться. Молись себе да молись – никто не помешает; хоть Четью-Минею там на память себе вычитывай.
– Где?
– А в Пелыме, в Березове иль в Соловках.
Алексей Орлов в свою очередь весело рассмеялся, но тотчас стих и, раздумывая, вздохнул.
– Так, стало, не говеть? – сказал он наконец, как бы решаясь.
– Не говеть… Что ж? Бог простит.
– Ну ладно… Берись-ко.
Братья снова ухватили медведя за задние лапы и снова легко поволокли лохматую махину по сугробам… Широкое темно-багровое пятно осталось на месте, где лежал медведь, и снова узкий кровавый след ложился по их следам на лесных сугробах…