развел руки в стороны.

— Такие? — Хейли посмотрела на Тэда. — Ты вновь сочиняешь, таких крабов не бывает.

— Ну, не такие, конечно, может, чуть поменьше.

— Такие как этот — я могу поверить, но в то, что в океане живут крабы такой величины, — Хейли как могла развела руки в стороны, — этому я не верю.

— Но, Хейли, я сам их видел, — смеясь закричал Тэд, — они — вот такие, — он широко развел руки и бросился на Хейли.

Парень и девушка обнялись. Тэд поцеловал Хейли в щеку.

— Я говорю тебе — в океане живут огромные крабы…

— Какие? Какие?

— Ну вот такие, такие как ты. Нет, таких как ты, Хейли, больше нет нигде. Только здесь, только на этом пляже и только сейчас.

— Ладно, Тэд, хватит выдумывать, вечно ты любишь насочинять даже то, чего нет на самом деле.

— Сегодня будет очень хорошая погода, смотри какое чистое небо, — Тэд задрал голову и принялся смотреть в небо.

Хейли, прижимаясь к нему, тоже посмотрела в холодную голубизну.

— Да, погода, наверное, будет прекрасной. Еще только начинается день, а уже тепло, — сказал Тэд.

— Да, дождя, скорее всего, сегодня не предвидится.

— А ты что, хочешь дождя? Ведь тогда, если будет дождь, мы не сможем с тобой спать на пляже.

— Ну и что, будем спать дома. Ведь дома лучше, согласись, Тэд?

— Ну конечно, конечно лучше спать дома, чем здесь на пляже.

Мейсону Кэпвеллу снился странный сон. Он видел свою квартиру, знакомые вещи, каждая из которых находилась на своем, только ей предназначенном месте, он видел самого себя в шелковом халате, стоящем посреди гостиной, видел бледно–фиолетовую полупрозрачную ткань, которую сжимал в руках.

Вся квартира была заполнена густой тишиной. Мейсон слышал собственное дыхание, глубокое и ровное, слышал биение своего сердца. Мейсон понимал, что видит самого себя во сне и не удивлялся этому. Тот Мейсон — из сна, медленно расхаживал по гостиной, прикасался к вещам.

Все вещи на ощупь казались странно холодными, как будто ледяными. Мейсон видел свое отражение в зеркале: он остановился перед огромным зеркалом в дубовой раме и улыбнулся самому себе. Он чувствовал, что улыбается, но тот Мейсон, который отражался в зеркале, смотрел на улыбающегося двойника абсолютно спокойно и взгляд его глаз казался грустным и каким‑то погасшим.

— Ну что, тебе совсем не весело? — спросил Мейсон у своего отражения.

— А тебе? Разве тебе весело? Неужели у тебя есть серьезный повод для веселья, Мейсон? — ответило отражение.

— Да нет, вроде бы у меня такого повода нет, все и всегда складывается как‑то не так, как хотелось бы, все идет наперекосяк и я, как ни стараюсь, не могу свести концы с концами.

Мейсон пожал плечами. Отражение подняло руку и погрозило ему указательным пальцем.

— Да ладно, зачем ты меня пугаешь, — сказал Мейсон, — мне совсем не страшно и я ничего не боюсь. Хотя все‑таки я боюсь, боюсь потерять любимую.

— Вот видишь, ты все‑таки боишься, — ответило отражение.

— Да, выходит, боюсь. Но почему ты совсем не похоже на меня?

— Как это не похоже? — ответило отражение, — я твое второе "Я".

— Ну что ж, пускай будет так.

Мейсон отошел от зеркала и прошелся из угла в угол. Он слышал свои шаги — их звук заполнял всю квартиру. Мейсон остановился у бледно–лиловой полупрозрачной ткани.

— Что это такое — спросил он сам у себя. — О, да это фата невесты — легкая и почти невесомая.

Мейсон взял в руки ткань и погладил — она легко скользила в пальцах. Вдруг Мейсон вздрогнул — услышал детский голос, очень громкий и какой‑то пронзительный.

— Ты слышишь меня, Мейсон? Прикупи еще тысячу акций, а может быть даже больше. Прикупи, я тебе настоятельно советую, — голос звучал скорее как приказ, нежели как совет. — Вскоре подскочит цена на бетон, — проговорил детский голос. — Ты испугался, отец?

— Я? — Мейсон вздрогнул, — я отец?

— Ну да, ты отец. Ты испугался? Ты ожидал, что моим первым словом будет "папа"?

— Да нет, нет, — как бы обращаясь в никуда прошептал Мейсон.

На его лице была растерянность. Легкая ткань выскользнула из пальцев и раскачивалась посреди гостиной бледно–лиловыми волнами.

— Неужели ты не понимаешь моего удивления? — воскликнул Мейсон.

— Понимаю, понимаю, я очень хорошо все понимаю, — ответил детский голос, — так что лови. Лови! — громко выкрикнул ребенок и Мейсон ощутил в ладони правой руки тяжесть и холод.

Он опустил голову и посмотрел: его рука сжимала граненую бутылку виски.

— Плесни, плесни, отец, — долетел до Мейсона детский голос.

Мейсон медленно поднял правую руку с бутылкой виски. Еще звучал детский голос, Мейсон еще ощущал холод стекла в горячей руке, но в это же время он услышал другой, тоже дорогой ему голос: к нему обращалась Мэри.

— Мейсон! Мейсон! Проснись, будильник уже прозвенел! — теплая и мягкая ладонь Мэри тронула его плечо. — Ну проснись же ты! Проснись!

— А? Что? — отрывая голову от подушки воскликнул Мейсон.

— Что ты на меня так смотришь? — спросила Мэри и оглядела себя. — Вроде все нормально, вроде все застегнуто, — она улыбнулась Мейсону.

— Да нет, все нормально, просто я видел очень странный сон, — Мейсон сел в постели.

— А почему ты смеешься?

— Знаешь, Мэри, мне приснился очень забавный сон, — Мэйсон почесал затылок, — ну очень забавный.

— О чем?

Мейсон пожал плечами.

— Знаешь, даже как‑то тяжело вспомнить о чем он был и пересказать.

— Так что же тебе приснилось? Ты так радостно смеешься.

— Меня удивляет, что наш сын — мой сын — идет по стопам своего отца.

Мэри пристально посмотрела в глаза Мейсону, ничего не понимая. Тот поудобнее уселся на кровати. — Как у тебя настроение, Мэри?

Настроение? — Мэри немного виновато улыбнулась, — прости меня за вчерашнее, — она положила свою ладонь на плечо Мейсона, — я была виновата.

— Ладно, перестань, — попросил Мейсон. — Нет, Мэри, ты знаешь, это моя вина.

— Нет, Мейсон, я вела себя слишком несдержанно, — запротестовала Мэри, как бы пытаясь убедить Мейсона — только она виновата в том, что вчера произошло.

Несколько мгновений мужчина и женщина молчали.

— Знаешь, Мэри, несмотря на твой запрет…

— На мой запрет? Какой запрет?

— Несмотря на то, что ты просила меня не звонить, я все же вчера позвонил Марку.

Мэри насторожилась. Она смотрела на Мейсона, как бы ожидая услышать от него, что это очередная шутка, что он нарочно это придумал, чтобы позлить ее. Но Мэйсон смотрел на нее вполне серьезно: его взгляд был настороженным, но твердым.

— Не надо было спешить, Мейсон, не надо. Я тебя очень прошу.

— Но Мэри, Мэри! — выкрикнул Мейсон, — я сторонник взвешенных решений, я люблю все хорошо обдумать,