ВСЕРОССИЙСКИЙ СОЮЗ ПОЭТОВ ПАМЯТИ ЕСЕНИНА

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Можно с уверенностью сказать, что нет в СССР ни одного поэта, который не откликнулся бы на смерть Сергея Есенина. Если трагический конец его взволновал решительно все круги общества, то понятен тот исключительный трепет, каким охвачены были его собратья по перу. Он жил среди нас, он изумлял при жизни, он неотступно сопутствует после смерти. О Есенине нельзя не думать, нельзя не говорить, нельзя не писать.

Каждый, кто лично знал его, кто так или иначе связан с его жизненным и творческим путем, спешит поделиться с читателем воспоминаниями о Есенине, запечатлеть в них детали встреч, бесед, событий, страниц будущей биографии. Пока свежо в памяти, пока не стерлось годами, должно быть «запротоколировано», записано, зафиксировано. Воспоминания переплетаются с анализом жизни и творчества, и давая литературный портрет С. Есенина, содержат и неизбежные элементы критических этюдов.

Этот материал составляет первую часть настоящего сборника.

Вторая часть — лирический отклик «35» поэтов на смерть одного, на смерть того, кто по праву назван национальным поэтом; на смерть того, кто, подобно Моцарту,

Каждый поэт по-своему реагирует на «отлет» Есенина, лира каждого звенит отзвуками на Есенинскую смерть. И хотя ясно для каждого, что

и хотя глубока и значительна печаль, охватившая нашу осиротелую поэтическую семью, — этот единодушный отклик содержит и элементы бодрости, веры в грядущий литературный день, в новые зеленеющие пашни, для которых сев уготован Есениным.

В приложении даны фотографии С. Есенина и его автографы, что кладет основание будущей иконографии покойного порта.

К первой годовщине смерти С. Есенина Всероссийским Союзом поэтов будет выпущен второй сборник памяти С. Есенина. В этот сборник, кроме новых воспоминаний и стихов, войдут: большая, составляемая по неизданным материалам биография поэта, его письма к друзьям и полная библиография «Есенин и об Есенине».

Москва, 7 мая 1926 г.

Анкета С. Есенина по Всер. Союзу Поэтов

I СТАТЬИ и ВОСПОМИНАНИЯ

Л. Троцкий Памяти Сергея Есенина^[1]

Мы потеряли Есенина — такого прекрасного поэта, такого свежего, такого настоящего. И как трагически потеряли! Он ушел сам, кровью попрощавшись с необозначенным другом, — может-быть со всеми нами. Поразительны по нежности и мягкости эти его последние строки. Он ушел из жизни без крикливой обиды, без позы протеста, — не хлопнув дверью, а тихо призакрыв ее рукою, из которой сочилась кровь. В этом жесте поэтический и человеческий образ Есенина вспыхнул незабываемым прощальным светом.

Есенин слагал острые песни хулигана и придавал свою неповторимую, есенинскую напевность озорным звукам кабацкой Москвы. Он нередко кичился дерзким жестом, грубым словом. Но под всем этим трепетала совсем особая нежность неогражденной, незащищенной души. Полунапускной грубостью Есенин прикрывался от сурового времени, в какое родился, — прикрывался, но не прикрылся. Больше не могу, — сказал 27-го декабря побежденный жизнью поэт — сказал без вызова и упрека… О полунапускной грубости говорить приходится потому, что Есенин не просто выбирал свою форму, а впитывал ее в себя из условий нашего совсем не мягкого, совсем не нежного времени. Прикрываясь маской озорства — и отдавая этой маске внутреннюю, значит не случайную, дань — Есенин, всегда, видимо, чувствовал себя — не от мира сего. Это не в похвалу, ибо по причине именно этой неотмирности мы лишились Есенина. Но и не в укор, — мыслимо ли бросать укор вдогонку лиричнейшему поэту, которого мы не сумели сохранить для себя!

Наше время — суровое время, может-быть, одно из суровейших в истории так-называемого цивилизованного человечества. Революционер, рожденный для этих десятилетий, одержим неистовым патриотизмом своей эпохи, — своего отечества во времени. Есенин не был революционером. Автор «Пугачева» и «Баллады о двадцати шести» был интимнейшим лириком. Эпоха же наша — не лирическая. В этом главная причина того, почему самовольно и так рано ушел от нас и от своей эпохи Сергей Есенин.

Корни у Есенина глубоко народные — и, как все в нем, народность его неподдельная. Об этом бесспорнее всего свидетельствует не поэма о народном бунте, а опять-таки лирика его:

Этот образ осени и многие другие образы его поражали сперва, как немотивированная дерзость. Но поэт заставил нас почувствовать крестьянские корни своего образа и глубоко принять его в себя. Фет так не сказал бы, а Тютчев еще менее. Крестьянская подоплека, — творческим даром преломленная и утонченная — у Есенина крепка. Но в этой крепости крестьянской подоплеки причина личной некрепости Есенина: из старого его вырвало с корнем, а в новом корень не принялся. Город не укрепил, а расшатал и изранил его. Поездка по чужим странам, по Европе и за океан, не выровняла его. Тегеран он воспринял несравненно глубже, чем Нью-Йорк. В Персии лирическая интимность на рязанских корнях нашла для себя больше сродного, чем в культурных центрах Европы и Америки. Есенин не враждебен революции и никак уж не чужд ей; наоборот, он порывался к ней всегда — на один лад в 1918 году:

на другой — в последние годы:

Революция вломилась и в структуру его стиха и в образ, сперва нагроможденный, а затем очищенный. В крушении старого Есенин ничего не терял и ни о чем не жалел. Нет, поэт не был чужд революции, — он был несроден ей. Есенин интимен, нежен, лиричен, — революция публична, — эпична, — катастрофична. От того-то короткая жизнь поэта оборвалась катастрофой.

Кем-то сказано, что каждый носит в себе пружину своей судьбы, а жизнь разворачивает эту пружину до конца. В этом только часть правды. Творческая пружина