ощутил, как кровь отливает от лица, как головная боль сменяется головокружением, немеют руки. Синий с зеленым огонек охватил плотную фотобумагу, изображение темнело, и хаски не исчезала, не сгорала, а пряталась в темноте.

Дымов поворошил угли, картинка рассыпалась в прах - и тогда вдруг стало жарко, так жарко, что на лбу выступил пот.

- Если бы эта картинка была хоть сколько-нибудь опасна, он бы ее так просто не сжег, - поморщился тот, кто назвал себя психиатром.

Человек в свитере растянул губы в улыбке:

- А ты допускаешь, что картинка может быть опасной?

- Мозг человека не так хорошо изучен, как хотелось бы. Но в рамках современных научных знаний - нет, не допускаю.

- А здорово было бы через такие картинки воздействовать на людей. Это же какие деньги можно сорвать, на рекламе, например. - Вряд ли человек в синем свитере говорил серьезно, но его товарищ все равно презрительно скривил лицо.

Оба помолчали, и человек в свитере снова заговорил первым:

- Объективности ради замечу, что картинка его раздражала.

- Эта мерзость и меня раздражает. К тому же парень - чистоплюй. Из тех, знаешь, кого возмущают расстегнутые пуговицы и неровно растущие кусты. Ты видел, он подметал щепочки перед печкой? Он и сейчас подметет, и оставшиеся дровишки приберет.

- К чему это ты?

Психиатр пожал плечами:

- Картинка висела криво, скотч на стенке - это неэстетично. Он мог сжечь ее из-за этого - как мусор.

Человек в свитере усмехнулся и подмигнул собеседнику:

- Посмотрим дальше, может, у него сейчас припадок начнется. Пил же он таблетки…

Дымов сложил оставшиеся поленья за скромный кирпичный щит и подмел мусор. Жарко - это от анальгина. От чая с малиной тоже бросает в пот…

Реферат по культурологии не начал двигаться быстрей, несмотря на то, что головная боль почти отпустила. Ветер не стихал, за окном в свете уличного фонаря раскачивались тяжелые еловые лапы-метелки, и Дымову померещилось, что у ворот кто-то есть. Он был бы рад задернуть занавески, чтобы движение за окном не отвлекало его от дела, но занавесок в сторожке не предполагалось.

Даже если кто-то двигался по улице вдоль забора, волкодавы заходились лаем, а проникнувшего ненароком во двор, без сомнений, порвали бы на клочки. Летом Дымов не столько охранял хозяйское добро, сколько следил, чтобы во двор по глупости не залезли мальчишки, - страшно подумать, чем могла бы для них обернуться эта невинная шалость. Он не сомневался, что чужое присутствие ему лишь примерещилось.

Но не лай - заунывный вой раздался ему в ответ… Он был еле слышен сквозь двойной стеклопакет и бревенчатые стены, но от этого показался еще более странным и жутким. Дымов жил в сторожке второй год и ни разу не слышал, чтобы волкодавы выли. Может быть, и на них действовала погода? Впрочем, это была не первая ветреная ночь за две последние зимы…

Собачий вой вызывает у людей если не страх, то тревогу. Волкодавы не станут выть просто так, они сыты, привычны к морозу и не сильно скучают по своему хозяину в его отсутствие. Дымов решил, что платят ему деньги именно за это, - стоит проверить, все ли в порядке во дворе. Может, в доме начинается пожар и собаки чувствуют опасность… Он сунул ноги в галоши, накинул ватник и толкнул дверь на улицу, стараясь захлопнуть ее за собой побыстрей, чтобы не уходило тепло.

Колючий морозный ветер охладил лоб, жалобный вой волкодавов взял за душу холодной зимней тоской… Дымов огляделся - обе собаки сидели возле калитки в вольер, под тусклой лампочкой. Две морды тянулись вверх, две глотки с надрывом выталкивали в небо душераздирающие звуки, судорожно вздрагивали собачьи тела, шевелилась вздыбленная шерсть на загривках…

Дымов свистнул, и собаки, сперва не заметившие его появления, вскочили на ноги, но не отошли от вольера, а повизгивая повернулись к калитке - просили впустить. Вообще-то в вольер их надо было отправлять если не силой, то хитростью, собакам не нравилось сидеть взаперти.

- Чего такое? - спросил Дымов, не очень надеясь на ответ.

Они заскулили щенками, нетерпеливо переминаясь на передних лапах, но Дымов и не собирался открывать им калитку. Может, в самом деле пожар? Или утечка газа?

Он вернулся в сторожку за ключами, а когда снова вышел во двор, волкодавы уже поджидали его у двери. Однажды хозяин сказал, что по мордам этих собак невозможно понять их настроения, Дымов тогда не стал спорить, но никак не мог с этим согласиться - сам он всегда видел, о чем они думают и чего хотят. И теперь не возникало сомнений: они беспокоились, если не сказать боялись. Здоровенные и свирепые звери тоже чувствуют страх. И когда волкодавы не пошли за ним к большому дому, Дымов еще сильней уверился в том, что там не все в порядке.

Расчищенные утром дорожки замело, в галоши набился снег. Подвесной фонарь над крыльцом раскачивался от ветра, все вокруг шевелилось, шаталось и колыхалось - и мерещилось, что рядом кто-то есть: таится в движущихся тенях, прячется за шумом леса.

Электричество в большом доме выключили еще днем, но довольно было заглянуть туда и принюхаться - не пахнет ли газом или горелой проводкой. Дымов, повозившись с ключами, раскрыл дверь и постучал ногами по коврику при входе, стряхивая снег. Ему сразу почудилось, что в доме кто-то есть, но виной тому был движущийся свет, падавший из окон и открытой двери. Дымов пожалел, что зашел через гостиную: стоило обогнуть дом и включить рубильник на щите у черного хода. Впрочем, волкодавы вряд ли испугались бы воров. Но кто же знает, может, уже изобрели какой-нибудь специальный спрей, отпугивающий собак…

Лязгнула дверь, смолк шум ветра, только тени с улицы скользили по паркету. А в глубине дома отчетливо скрипнула половица. Только тут Дымов подумал, что напрасно не взял с собой ружье - слишком понадеялся на волкодавов. Фонарик не взял тоже, но он никогда его не брал - не любил.

В доме не пахло ни газом, ни дымом, слегка тянуло тухлым, словно где-то за шкафом умер хомячок. Формально проверку следовало считать законченной, спрей для собак - это полная ерунда. Дом был заперт, собаки бегали по участку, никто не мог проникнуть сюда незаметно. И Дымов уже повернулся к двери, когда за спиной по паркету что-то клацнуло. И звук этот трудно было с чем-то перепутать: так цокают по полу собачьи когти.

Хаски…

Мысль обдала холодом с головы до пят, даже колени дрогнули. Дымов медленно оглянулся, уверенный, что в темноте увидит гадкую улыбку нарисованной собаки. И в ту минуту предположение не показалось ему ни смешным, ни абсурдным.

Нет, никакой собаки он не увидел, тем более нарисованной. Но услышал удалявшиеся собачьи шаги, так хорошо