звуку, это небольшой нефтяной двигатель. Сегодня же привезли множество ящиков и клеток с разными зверями — морских свинок, собак и обезьян. Я копался у себя в саду, когда к моему забору подошел ученый сосед. Я вежливо поклонился, но тот или не заметил меня, или не счел нужным вообще со мной поздороваться. Что-то буркнув под нос, он проследовал дальше. Ну, что же, не хочешь — и не надо…
25 июня. Засел за вторую главу. Многих книг не хватает, но чертовски не хочется ехать в город — здесь так хорошо и спокойно! Даже мой сосед угомонился — у него все тихо и мирно. Рабочие вчера ушли, и сейчас там никого не видно, кроме самого хозяина и старого служителя, нанятого для ухода за зверями.
Двигатель, установленный на даче, почти весь день негромко попыхивает. Мне кажется, что там даже имеется своя собственная электрическая станция, так как городская линия от нас далеко, а у соседа горит электричество. Особенно яркий свет льется через верхние окна большой двухъ-этажной залы, он виден даже через повешенные темные занавеси. Свет этот какой-то странный — неприятного фиолетового оттенка. Искусственным горным солнцем лечится мой сосед, что ли? По временам оттуда раздаются приглушенные крики животных и какое-то тонкое шипение. Повидимому, работа у соседа налаживается. Каюсь: меня разбирает большое любопытство заглянуть через запретные стены…
26 июня. Сегодня сделал попытку пробраться через забор посмотреть на зверинец. Увы, мое любопытство было очень скоро наказано — откуда-то неожиданно и вдобавок совершенно беззвучно вынырнул огромный датский дог и весьма недвусмысленно уставился на меня в двух шагах— дескать: «что вам здесь угодно, гражданин?» Пришлось довольно поспешно ретироваться, о чем знают мои брюки и нога, расцарапанная о колючую проволоку. Хорошо, что еще никто не заметил. Сидя у себя в саду, пытался разговориться со сторожем, но старик оказался на-редкость малоприветливым и неразговорчивым малым.
28 июня. Сегодня совершенно неожиданно свел знакомство со своим нелюдимым соседом. Вечером, как обычно, я сидел и писал. Вдруг — слышу стук в окно. В голубоватом сумраке летнего вечера вижу какую-то фигуру, делающую мне знаки рукой. Растворяю окно и узнаю моего знакомого незнакомца — старика сторожа соседней дачи.
— Очень извиняюсь за беспокойство, — начал он, — как вы доктор, то Хрисанф Андреевич очень просят вас зайти к нему, потому как они заболели…
Перспектива познакомиться с моим соседом пришлась мне по душе. — Что же случилось с вашим хозяином? — спросил я. — Вроде будто ногу себе повредили. Да вы уже будьте любезны сами посмотрите… Через несколько минут мы входили в дом моего больного. Старик сторож провел меня по корридору мимо большой залы, которую я видел во время ремонта. Через полуоткрытые двери я только успел заметить несколько больших стекляных сосудов, окруженных сетью трубок и залитых тем же неприятным фиолетовым светом, который я заметил раньше сквозь окна. К сожалению, мой провожатый быстро захлопнул двери перед моим носом и предложил мне пройти в соседнюю комнату, где, повидимому, помещался кабинет хозяина дома. Там царил полумрак, так как лампа, стоявшая на столе, скупо бросала свет лишь на груды рукописей, книг и журналов. У стены слева стояла кожаная кушетка, где лежал сам больной. При моем приближении он сделал попытку приподняться, но тотчас же, закусив губы, откинулся ни подушки. Свет упал ему прямо в лицо, и я увидел высокий, изрезанный морщинами лоб, прямой, слегка мясистый, нос и упрямо изогнутые энергичные губы под коротко остриженными седыми усами… — Простите, коллега, за беспокойство. Прежде всего позвольте представиться: доктор Ивин… Я поспешил назвать свое имя и пожал протянутую мне доктором руку. Рука — я заметил — была влажной, с длинными, нервными пальцами. — Вот, — продолжал мой пациент, — полез на полку за книгой, поскользнулся, упал и вывихнул ногу. Нелепый случай! При помощи старика сторожа, не отходившего от меня ни на шаг, я вправил больную ногу на место, забинтовал ее и предложил спокойно полежать денька три. Лицо больного при этом досадливо вытянулось. — Как, неужели целых три дня? Впрочем, я сам понимаю — иначе мне же будет плохо… Нечего делать. Повинуюсь. Ну, а теперь присаживайтесь и побеседуем. Доктор Ивин оказался преинтересным собеседником. У нас нашлось много общих научных тем, и мы не заметили, как в разговорах быстро промелькнуло три часа. Заметив, что хозяин устал, я откланялся и получил приглашение зайти завтра. 29 июня. Снова был у соседа. Ноге его лучше, но ходить он еще не может. Цербер-сторож опять провожал меня, заботливо прикрывая передо мною двери в другие комнаты. Мало-по-малу доктор Ивин открыл мне тайну своего дома. Узнав, что я живо интересуюсь действием лучей различной длины на животную ткань и что я два года работал в Рентгенологическом институте, доктор Ивин совсем оживился и рассказал мне множество интересных вещей. Я решил, что уместно будет задать вопрос о работах самого любезного хозяина. Но я ошибся. Лицо доктора Ивина сразу точно потемнело, и я поймал на себе его быстрый, настороженный взгляд. Отделавшись несколькими общими фразами, мой собеседник поспешил переменить разговор и, видимо, был доволен, когда я поднялся, чтобы уйти. 2 июля. Отличительные черты моего характера — упрямство и изрядная доля чисто женского любопытства, — последнее, по-моему, в не меньшей степени свойственно так же мужчине. И, однако, я решил подождать и не итти на соседнюю дачу без приглашения. Последнее пришло в лице сторожа сегодня вечером. Само собой разумеется, я не заставил себя просить дважды. Мой больной уже ходил, опираясь на палку. Радушный прием и какая-то детская улыбка хозяина сразу же заставили меня забыть о нашем несколько сухом расставании третьего дня. — Вы, дорогой мой, наверно, ругаете меня за мою нелюбезность? Не сердитесь, вы поймете, когда узнаете меня получше. Я присматривался к вам все время и решил, что могу положиться на вашу скромность, тем более, что я имею на вас кое-какие виды. Я молча поклонился. — Я, вообще говоря, не люблю распространяться перед посторонними о своих работах и планах. Я имел случай убедиться, что это иногда дает очень скверные результаты… Голос доктора Ивина стал звучать глуше. Действительно, я начал припоминать о каком-то докладе, где встречал его имя, о докладе, закончившемся крупным научным скандалом и какими-то
— Как вы доктор, то Хрисанф Андреевич очень просят вас зайти к нему…
Перспектива познакомиться с моим соседом пришлась мне по душе. — Что же случилось с вашим хозяином? — спросил я. — Вроде будто ногу себе повредили. Да вы уже будьте любезны сами посмотрите… Через несколько минут мы входили в дом моего больного. Старик сторож провел меня по корридору мимо большой залы, которую я видел во время ремонта. Через полуоткрытые двери я только успел заметить несколько больших стекляных сосудов, окруженных сетью трубок и залитых тем же неприятным фиолетовым светом, который я заметил раньше сквозь окна. К сожалению, мой провожатый быстро захлопнул двери перед моим носом и предложил мне пройти в соседнюю комнату, где, повидимому, помещался кабинет хозяина дома. Там царил полумрак, так как лампа, стоявшая на столе, скупо бросала свет лишь на груды рукописей, книг и журналов. У стены слева стояла кожаная кушетка, где лежал сам больной. При моем приближении он сделал попытку приподняться, но тотчас же, закусив губы, откинулся ни подушки. Свет упал ему прямо в лицо, и я увидел высокий, изрезанный морщинами лоб, прямой, слегка мясистый, нос и упрямо изогнутые энергичные губы под коротко остриженными седыми усами… — Простите, коллега, за беспокойство. Прежде всего позвольте представиться: доктор Ивин… Я поспешил назвать свое имя и пожал протянутую мне доктором руку. Рука — я заметил — была влажной, с длинными, нервными пальцами. — Вот, — продолжал мой пациент, — полез на полку за книгой, поскользнулся, упал и вывихнул ногу. Нелепый случай! При помощи старика сторожа, не отходившего от меня ни на шаг, я вправил больную ногу на место, забинтовал ее и предложил спокойно полежать денька три. Лицо больного при этом досадливо вытянулось. — Как, неужели целых три дня? Впрочем, я сам понимаю — иначе мне же будет плохо… Нечего делать. Повинуюсь. Ну, а теперь присаживайтесь и побеседуем. Доктор Ивин оказался преинтересным собеседником. У нас нашлось много общих научных тем, и мы не заметили, как в разговорах быстро промелькнуло три часа. Заметив, что хозяин устал, я откланялся и получил приглашение зайти завтра. 29 июня. Снова был у соседа. Ноге его лучше, но ходить он еще не может. Цербер-сторож опять провожал меня, заботливо прикрывая передо мною двери в другие комнаты. Мало-по-малу доктор Ивин открыл мне тайну своего дома. Узнав, что я живо интересуюсь действием лучей различной длины на животную ткань и что я два года работал в Рентгенологическом институте, доктор Ивин совсем оживился и рассказал мне множество интересных вещей. Я решил, что уместно будет задать вопрос о работах самого любезного хозяина. Но я ошибся. Лицо доктора Ивина сразу точно потемнело, и я поймал на себе его быстрый, настороженный взгляд. Отделавшись несколькими общими фразами, мой собеседник поспешил переменить разговор и, видимо, был доволен, когда я поднялся, чтобы уйти. 2 июля. Отличительные черты моего характера — упрямство и изрядная доля чисто женского любопытства, — последнее, по-моему, в не меньшей степени свойственно так же мужчине. И, однако, я решил подождать и не итти на соседнюю дачу без приглашения. Последнее пришло в лице сторожа сегодня вечером. Само собой разумеется, я не заставил себя просить дважды. Мой больной уже ходил, опираясь на палку. Радушный прием и какая-то детская улыбка хозяина сразу же заставили меня забыть о нашем несколько сухом расставании третьего дня. — Вы, дорогой мой, наверно, ругаете меня за мою нелюбезность? Не сердитесь, вы поймете, когда узнаете меня получше. Я присматривался к вам все время и решил, что могу положиться на вашу скромность, тем более, что я имею на вас кое-какие виды. Я молча поклонился. — Я, вообще говоря, не люблю распространяться перед посторонними о своих работах и планах. Я имел случай убедиться, что это иногда дает очень скверные результаты… Голос доктора Ивина стал звучать глуше. Действительно, я начал припоминать о каком-то докладе, где встречал его имя, о докладе, закончившемся крупным научным скандалом и какими-то