Михаил Никифорович Катков Кое-что о прогрессе

   Наши свистуны очень обиделись, когда мы назвали их гнилью; им, напротив, было бы приятнее слыть силами жизни, кипящей обновлением и прогрессом. Они обиделись и гневно честят нас (от них, действительно, это немалая честь) людьми отсталыми. Один журнал заметил даже, что мы оправдали наконец его всегдашнее мнение о нас и очутились на торной и безопасной дорожке, давая тем разуметь, что сам он пробирается непроходимыми трущобами и борется с великими опасностями. Не то нам обидно, что эти витязи отделяют нас от себя, а то было бы обидно, если б они сопричисляли нас к своему лику. Мы никогда не шли одною с ними дорогой, а потому не могли и отстать от них; напротив, мы поздравили бы каждого из них, кто отстал бы от своих товарищей.

   И за что они обиделись? Мы сказали только то, в чем сами они видят свое значение. Добрые люди, они, как Мольеров мещанин, не знали до сих пор, что говорят прозой. Им показалось и странным, и обидным, что их назвали гнилью, а между тем они сами иначе не понимают себя как людьми чистого отрицания. Они всегда славились и гордились этим призванием. Еще недавно читали мы в одном журнале в статье, которая потому только разве не могла удивить никого, что появилась в современной петербургской журналистике, о демоническом хохоте, о беззаветном отрицании, о бессмысленных бреднях как выражении прогресса, юности и жизни. Мы читали там, как юный свистун полагает все призвание людей прогресса в том только, чтоб бить направо и налево, не разбирая, что хорошо, что дурно: "...вот, - говорит он, - ultimatum нашего лагеря: что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть". Разумеется, вреда не будет и не может быть; но этот передовой юноша, конечно, не подозревал, как обидно отозвался он о себе и о своем лагере. Какое порицание сильнее постыдного смысла этой похвальбы? Считать себя дубиной, которая бьет направо и налево, не зная, что и за что, не значит ли ставить себя ниже всякого обидного слова?

   Мы заявляли факт, и не могли не назвать того гниением, что действительно представляет все признаки этого процесса. Повторяем, за что же им обижаться, когда они сами громко провозглашают себя героями этого процесса? Не в одном физическом, а также и в нравственном мipe бывает этот процесс; как ни печальны его явления, а делать нечего, и они в общей сложности необходимы. Можно пожалеть о тех поколениях, которым достается в удел быть и орудием, и продуктом этого процесса, и мы искренно пожалели бы и о наших, без всякого неприязненного чувства. Но чувство это возникает само собою, когда видишь, как эти жалкие явления гордятся и любуются своим нигилизмом и в то же время выдают себя и хотят, чтобы все признавали их за людей прогресса, творческого движения вперед. Это бессмысленное самоуслаждение и противоречие себе, вот что подлежит нравственному вменению, - а не то, что судьба судила им служить элементами того обратного процесса, которому подвергается все лишившееся духа и жизни и который называется разложением.

   Силою жизни, орудием успеха отрицание бывает лишь тогда, когда неразрывно связано с чем-нибудь положительным. Чем богаче наше стремление элементами положительными, тем плодотворнее движение и тем успешнее устраняется и падает все, что становится ему задержкой или препятствием. Лишь тогда отрицание бывает делом жизни, когда служит, и только служит, положительным целям. Но отрицание ради отрицания, - разрушение и разложение, - это дело смерти, а не жизни. Это также движение, но не движение вперед, а тот обратный ход, которому подвергается все покинутое жизнью. Движение вперед может совершаться только на твердой почве и лишь в той мере, в какой почва тверда. "Вперед" значит к лучшему, к высшему, к совершеннейшему, или "вперед" есть пустое, бессмысленное слово.

   Наши так называемые прогрессисты воображают, что чем больше будет поломано, побито и уничтожено, тем больше окажется и прогресса. Увы, они ошибаются! В разрушении ищите чего хотите, только не прогресса. Успех только там, где с приобретением нового не теряется прежде бывшее и вся сила прошедшего сохраняется в настоящем. Это равно относится и к отдельному человеку, и к народной жизни. Далеко ли уйдет развитие человека, если с каждым новым опытом он будет позабывать то, что узнал прежде, если с каждым новым фактом в его жизни будет разрушаться без следа, что сложилось в нем прежде? Станете ли вы богаче, если с каждым новым приобретением будете выбрасывать за окно, что добыли прежде? Представьте себе человека, одержимого страстью обогатиться; что бы вы подумали, если б он с каждым новым приобретением рассуждал таким образом: "Обладая этою маленькою суммой, я жалкий бедняк, а потому я брошу эти деньги, сожгу их и постараюсь добыть себе такой капитал, который даст мне полное право называться богатым". Вы назовете этого чудака или помешанным, или идиотом, - и, однако, в обычных толках о прогрессе повторяется та же бессмыслица, и тут она сходит с рук как нечто очень умное, пожалуй, даже гениальное. Где совершается правильное и действительно прогрессивное развитие, там жизнь не теряет ни одного из своих существенных элементов. Разумное воспитание не умерщвляет в душе человеческой даже тех сил, которые приняли решительно дурное направление; оно сберегает всякую силу и только старается дать ей другой оборот; оно уничтожает дурное не умерщвлением тех элементов, которые составляют его силу, а приведением их в лучшее сочетание или усилением благороднейших склонностей, которые, стесняя развитие того, что приняло дурной характер, и подчиняя его себе, пересоздают его и дают ему доброе направление. Сила всякой страсти есть дело темное, вредное, пагубное, если она развивается, не подчиняясь ничему разумному; но эта же самая сила принимает иной характер, коль скоро что-нибудь лучшее берет верх над нею, не уничтожая, а только подчиняя ее себе.

   Народная жизнь тем прогрессивнее и тем богаче, чем менее совершалось в ней успешных насилий, чем менее происходило в ней действительных разрушений, чем менее, наконец, забывала она свое прошедшее. Всякое разрушение есть прямой вычет из ее прогресса. Если жизнь приобретет что-нибудь или что-нибудь потеряет, то она приобретет только то, что останется за вычетом, а за вычетом может остаться только нуль или даже минус.

   Историческая жизнь, переходя из одного положения в другое, часто изменяется неузнаваемо; но если в ней совершается успех, а не падение, то она не изменяет своей сущности, не