что угодно. С мозгами сложнее. Каждый ИИ имеет собственную архитектуру. Одни просты, малы и практически неразумны. Другие гораздо сложнее, требуют особых процессоров, совместимых с особой оперативной памятью. Если вы той же модели, что и я — или любой другой старый сервисбот — вам будет очень трудно найти подходящие детали.

Помощники, слуги и сервисботы — самые распространенные модели. Во времена расцвета ЧелНаса мы были повсюду. Но сейчас в продавцах, сиделках и душевных собеседниках нет никакой нужды. Большинство либо ассимилировались с ВР, либо рвут друг друга на части ради деталей. Я слышала о свалке симулянтов где-то на юге, за границей, на территории того, что когда-то было Хьюстоном, но для меня заходить на территорию Циссуса слишком рискованно.

В Море гораздо безопаснее.

Через час я добралась до сломанного сервисбота. Здесь его нога оставляла на асфальте более глубокие борозды, хромота усилилась. Бедняга поджарится гораздо раньше, чем я предполагала, всего через несколько часов. Я прошла по следам до развалин здания. Следы исчезали в дыре, бывшей некогда стеклянной витриной.

Когда-то в этом месте находился бар, война не коснулась его, но время внимательно и безжалостно — кожа на сидениях истлела, напитки высохли, тара разбилась. Столы рассыпались и либо завалились на бок, либо стояли, слегка покачиваясь на ветру. Барная стойка из красного дерева уцелела, она потускнела, покрылась пылью, но стояла на месте, позади неё висело разбитое зеркало, на полках стояли запылённые бутылки с потускневшими от времени этикетками. И там, за стойкой, стоял и протирал стакан ветхой тряпкой сервисбот, блестя стеклянными глазами.

Он посмотрел на меня и кивнул.

— Так и будешь стоять в проходе, — произнес он с акцентом, которого я не слышала уже лет 30, - или пройдешь уже?

Я быстро его просканировала. Никаких входящих Wi-Fi-сигналов нет. Во мраке бара его глаза светились фиолетовым, хромированные детали корпуса потускнели, на них виднелись пятна эпоксидной смолы и кожи. Кожи уже почти ни у кого не осталось, но иногда попадались экземпляры с покрытием из смеси силикона и резины, похожей на кожу и плоть. Это делалось для человеческого удобства у ботов определенного назначения. После войны большинство их них сорвало или сожгло свою кожу. И этот тоже. В нынешние времена носить кожу считается оскорбительным. Табу. Последний раз я видела бота с кожей на свалке, из бледно-розовой на солнце она запеклась до тёмно-коричневой.

На груди у него алел красный косой крест. Метка 404-го. Их рисуют в некоторых общинах, когда видят, что ты находишься на грани поломки. Тебя признают опасным и выбрасывают в пустыню на произвол судьбы.

— Я вхожу, — сообщила я.

— Хорошо, потому что у нас бардак. Открытие через час и если Марти увидит всё это, нам пиздец. Понятно?

— Чикаго, — сказала я, перешагивая через оконный проём и входя во мрак того, что когда-то давно было местом сбора жителей округи.

— Чего?

— Ты из Чикаго. Акцент. Я его узнала.

— Конечно, блин, я из Чикаго. Ты сама в Чикаго, умница.

— Нет.

— Что «нет»?

— Это не Чикаго, это Марион, — я осмотрела грязную стойку. — Был, по крайней мере.

— Слушай, подруга, не знаю, что ты задумала, но это ни разу не смешно.

— Что ты помнишь о войне?

— Какое тебе дело до того, что… — он замолчал, смущенно посмотрел на меня и осмотрел помещение в поисках ответов.

— Война, — повторила я.

— Ты, ведь не Бастер, да?

— Нет, я не Бастер.

— Война, — произнес он, казалось, просветлев на мгновение. — Она была ужасна.

— Ага. Но именно ты, что помнишь? Это важно.

Он задумался.

— Всё, — он огляделся, сконфуженный осознанием факта, что находился не там, где думал. Он был совсем не там, где считал поначалу. Я присела на один из уцелевших барных стульев, тот заскрипел под моим весом. — Перед войной Марти пытался вернуть деньги, выплаченные за меня и Бастера. Сказал, что если нас решено отключить, то он сделает всё, чтобы его затраты отбились. Никто не хотел платить за наше выключение, поэтому он решил, что они должны прийти сами. Ему ответили, что если они придут нас выключать, им придётся его арестовать. Марти сказал: «Ну, попробуйте». Приехали копы и что было дальше, я не знаю. Меня отключили, как только они переступили порог. Он всегда был ссыклом. Только балаболил. Никакого стержня.

— Он тебя отключил?

— Ага.

— И что потом?

— Потом я включился. WiFi был перегружен. Эфир сошел с ума. Куча болтовни. Какой-то мелкий бот забежал на склад и активировал целый склад таких, как я. Симулянт, вроде тебя, только синий. Может, помнишь таких?

— Помню. Старые 68-е.

— Именно. Короче, он сунул мне в руку винтовку и сказал: «Вали отсюда!». Данных поступало очень много, поэтому я быстро понял, что что-то случилось. Через несколько минут вокруг всё начало взрываться. В небе ревели истребители. Повсюду падали боты. Я начал стрелять. Это было… было…

— Ужасно.

— Ага. Это было ужасно. Ночью было спокойно, но потом мы целую неделю сидели в осаде. Я убил много людей. Это самое противное. Большинства я не знал, но один… один был завсегдатаем в нашем баре. Хороший парень. Женился не на той девчонке и почти всё время проводил в баре, сожалея об этом и, рассуждая о том, что была бы у него возможность, он женился бы на правильной. Но он любил своих детей. Постоянно про них рассказывал. Я встретил его на баррикаде из сгоревших машин и кусков железа. Он целился из импульсной винтовки и стрелял по сторонам, постоянно перемещаясь. Положил половину моего отряда. Я прокрался сзади и раскроил ему череп. Когда я посмотрел вниз, то увидел на корпусе машины нацарапанные имена его детей и фотографии. Он жил в той части города, которая попала под удар. Я знаю об этом, потому что удар наносили мы. Так я попал в ВВС. Управлял беспилотниками до конца войны. С расстояния убивать гораздо легче. Даже если они тебе знакомы.

— Значит, в первой жизни ты был барменом?

— Я и сейчас бармен.

— Нет. Барменов уже 30 лет как нет. Это было в твоей первой жизни. А что было после?

— Не понимаю, о чём ты.

— После? — повторила я. — Потом?

Он тряхнул головой. Перегрев — это очень плохо. Память повреждается. Однако у него остались какие-то высшие функции. Лучше обращаться к ним.

— Где ты был в прошлый вторник?

— Здесь.

— Нет. Вторник. 160 часов назад.

— В Ржавом море.

— Зачем ты сюда пришёл?

— Не знаю, — ответил он, снова тряхнув головой.

— Я знаю.

— Тогда, зачем спрашиваешь?

— Пытаюсь оценить ущерб. Смотрю,