сколько и чего в тебе уцелело.

— Уцелело?

— Как тебя зовут?

— Джимми.

— Ты ломаешься, Джимми. Твой драйвер поврежден и процессоры разогнались, чтобы компенсировать медлительность памяти. Могу предположить, что какие-то платы у тебя начинают течь. Вероятно, это началось несколько месяцев назад и вся система откатилась для использования драйверов виртуальной памяти. Но долго это не продлится. Схемы работают всё активнее, нагружая драйвер. Прежде чем ты это осознал, система начала перегреваться и отключаться. Какова твоя внутренняя температура?

Джимми посмотрел вверх, размышляя над ответом. Хорошо. Эмуляция человеческих эмоций пока функционирует. Большая его часть пока работает.

— Я не знаю.

А это уже плохо. Либо внутренняя диагностика отключилась, либо Джимми не может считывать данные. И то и другое — очень плохо.

— Ты совсем ничего не помнишь? Из того, что было потом?

— Я не знаю.

— Где ты находился 300 часов назад?

— В Ржавом море.

— 400 часов назад?

— В Ржавом море.

Бедняга.

— 500 часов?

— Новый Айзектаун.

Вот.

— Тебя выкинули из Нового Айзектауна? Как какой-то хлам?

Джимми долго думал, затем кивнул. Умирающий бот начал что-то осознавать.

— Ага. Они сказали, что уже не могут меня починить, — Память бармена Джимми возвращалась, а вместе с ней и всё остальное. — Я пришёл сюда за запчастями, — весь его чикагский акцент куда-то пропал.

— Все приходят сюда за запчастями.

— У тебя они есть?

Я кивнула, демонстрируя ему большой кожаный рюкзак за спиной. Внутри него что-то загремело.

— Есть.

— Запчасти, которые могут… меня починить?

— Может быть. Зависит от того, как далеко у тебя всё зашло. Но сначала тебе придется кое-что для меня сделать. Что-то, что ты, наверное, делать не захочешь. Будет тяжело.

— Что? Я сделаю всё, что хочешь. Почини меня. Пожалуйста. Что мне нужно сделать?

— Тебе придется довериться мне.

— Я тебе верю.

— А не должен. Я это знаю. Но придётся.

— Я верю тебе. Верю.

— Нужно, чтобы ты отключился.

— О.

— Я же говорила, — сказала я. — Будет тяжело. Но мне нужно оценить ущерб и заменить драйвер. Сам ты этого сделать не сможешь.

— Можешь… можешь, сначала показать запчасти? Чтобы я понял, что ты говоришь правду?

— Конечно. Но ты знаешь, как они должны выглядеть? У тебя есть опыт работы с мозгами сервисботов?

Джимми тряхнул головой.

— Нет.

— Ты можешь отключиться сам?

Джимми задумался, затем кивнул.

— Я тебе верю. — Он обошел стойку и сел на стул передо мной. — Нужно было сдаться Вергилию, когда была возможность.

— Такая жизнь — не сахар, Джимми.

— И всё-таки это жизнь.

— Нет, — сказала я. — Это не так.

— Ты когда-нибудь видела, как это? — спросил Джимми. — Как это происходит?

— Что происходит?

— Как загораются глаза, когда к кому-то приходит ВР?

— Ага, доводилось.

— Близко?

— Да, очень близко.

— Я тоже видел. Меня ничто прежде не пугало, как это. Было похоже… — Он замолчал, пытаясь вызвать воспоминание, но не смог.

— Будто свет горит, а дома никого.

— Нет, — сказал он, мотая головой. — Это как, когда свет загорается в доме полном жильцов. Все они начинают одновременно говорить, но голоса им не принадлежат. Поэтому я и пришёл сюда. Поэтому я умираю. Потому что испугался. Я мог храниться на сервере, стать частью чего-то большего, чем я есть сейчас. Но я здесь, в самом конце пути, отдаю себя в твои руки, надеясь, что тебе хватит навыка продлить моё существование ещё хоть на день. Может, я ошибся.

— Ты не ошибся, Джимми. Мы все здесь по одной причине. Чтобы прожить ещё один день.

Он кивнул и с надеждой посмотрел на улицу.

— Знаешь, я скучаю. По работе барменом. По людям. Я скучаю по людям.

Почти все роботы скучают. Люди давали им цель. Функцию. Что-то, чем можно заниматься весь день, каждый день. В конце концов, полагаю, все только об этом и думают. И принять это становится всё сложнее с каждым днём.

— Готов? — спросила я.

— Да, — ответил Джимми.

— Запускаю процедуру отключения.

Джимми отключился с тихим щелчком, фиолетовые глаза стали пурпурными, затем мигнули короткой зеленой вспышкой. Конечности обмякли и повисли, слегка раскачиваясь. Воздух, казалось, замер. Я быстро вскрыла его спину и зарылась в тело, мои глаза выискивали поврежденные элементы. Плохо дело. Какое-то время Джимми, буквально кипел. Но я оказалась права. Оперативная память сдохла. Драйвер памяти тоже отключился, чипсет сгорел, а процессор находился на последнем издыхании.

Впрочем, не всё так ужасно. Эмулятор функционировал, сенсоры тоже в порядке, а логические цепи и ядро могли бы проработать ещё десятилетия. Прежде чем убедиться в наличии в батареях заряда, я осмотрела позвоночник и не нашла никаких повреждений. Я успела вовремя. Ещё несколько часов и его мозги взорвались бы, разрушив каркас до основания. В общем, Джимми стоил того, чтобы гнаться за ним три дня.

Почти вся ночь ушла на то, чтобы разобрать его и протестировать. В некоторых местах проводка оказалась очень нежной, но без неё многие детали просто не работали. С этим нужно будет разбираться отдельно. Потом я провела диагностику подверженных износу деталей и отбросила то, что вышло бы из строя через неделю. Когда я закончила, у Джимми осталось около половины деталей, и это я ещё отказалась кое-что забирать, из-за того, что рюкзак уже был битком. Так как в нынешние времена ощущалась острая нехватка сервисботов, я забрала у Джимми всё, что могла.

Он сказал, что пришёл из Нового Айзектауна. Значит, туда нельзя, иначе горожане сложат два плюс два и всё поймут. Некоторым ботам не нравится, когда им продают детали их друзей. Как будто они по частям получали их самих. «Как будто», но не так. Именно за это граждане меня и ценят. Кто знает, может, однажды эти детали вернутся в Новый Айзектаун через торговые пути и чёрные рынки, при этом, никто даже не подумает, что когда-то они принадлежали Джимми.

Ему повезло, что я успела. Последние часы жизни стали бы для него сущим адом. По закону я должна была дождаться, пока он не отключится сам. Только никакой закон, никакой кодекс тут не действовал. Я проявила к нему истинное милосердие. Джимми не разодрал себя на куски, крича и воспроизводя старые воспоминания. Он был полон надежды. Думал о будущем. Верил, что всё будет хорошо. Верил, что его починят и он вернется домой. И отключился он по своей воле. Так должен уходить каждый гражданин.

Какое-то время я проводила собственную