всем судить высокомерно, через губу, так они себе создают величие. Жалко их. Что они видели, кроме голубого экрана? И на предложенье рвануть на Север ответили только мы, два старикашки, — а молодежь все в своих проектах, жеваную бумагу жует! А перед нами — Север. И хоть удастся только его нюхнуть, все равно — ощущение бескрайности жизни — обожжет! Нет ничего горячей!
Правда, Александр со своей полки свою теорию гнет: «Первичны идеи, а материя вторична, надо начинать с идеи, а материал подбирать!» — «Нет! Жизнь богаче любой идеи, идея только кастрирует ее!.. Только образ рождает идею, но никогда идея — образ! Это уже не я — это Чехов сказал». — «Знаю! — Саша азартно приподнялся. — Но...»
Тут с мягким скрипом дверь отъехала, вошла добродушная наша проводница:
— Чайку?
— М-м-можно! — сказали мы с Александром в унисон.
Наши непримиримые противоречия не исключали согласия, в некоторых приятных вопросах. Чай!
По программе Публичной библиотеки направили нас в малые города России — но сперва мы оказались в довольно большом: Архангельске. Проснувшись утром в гостинице, я сразу же стал рваться к морю — видал и Черное море, и Красное, и Желтое — а вот Белого не видал. Вместо этого целый день были выступления в разных КБ, которых и в Питере полно — и люди похожие. Никуда ты уже не вырвешься, за привычный круг! Ходили по берегу мощной Двины, от устья дул мощный ветер, сумрачный горизонт заштрихован был кранами — за ними Белое море, но туда не попасть, закрытая зона. За хмурой ширью лежал низкий длинный остров. Местная библиотекарша сказала, что предприятий на острове нет, все островитяне работают в Архангельске, зимой ходят по льду, в пургу по натянутой веревке, а летом добираются кто как может. Шли высокие волны. Да — два раза в день пересекать это пространство, в темноте утром и в темноте вечером, наверное, страшно. Ночью я выехал на поезде в Онегу — маленький городок в Онежской губе Белого моря, при впадении речки Онеги. С Ольгой Сергеевной, библиотекаршей Публички, с которой мы немало уже ездили, маялись ночь в общем вагоне. В четыре утра, широко зевая, нас встретили две хмурые местные библиотекарши, отвели в затхлую обшарпанную гостиницу. В номере вошел в туалет — унитаз грязный, с потеками. Не знал, что такие гостиницы еще есть. Так знай! Чуть рассвело, вышел на улицу... Улицы, собственно, нет: низкие длинные бараки плавают в тумане на большом расстоянии, как корабли. Выбрел наконец на главную улицу: три каменных дома, в одном из них кафе. Серые стены, с искусственной зеленью. — Не открыто еще! — разгибаясь и поправляя волосы запястьем, юная уборщица сказала мне.
Вернулся. В темном номере ждал ужас: все резко озарялось красными вспышками. Пометавшись, нашел: на телефоне мигала красная лампочка. Насколько знаю я, во всем мире это означает непринятое важное сообщение! Сердце прыгало. Чуть угомонив его, позвонил портье (если можно так назвать человека за стойкой, что дал мне ключ), и он ответил, слегка заплетаясь: — Не в курсе. У нас автомат это передает. Неужто опять дома что-нибудь? Ведь вроде все в порядке оставил! Что они там успели уже? Ладно. Из-за ерунды дергаться замучился, а если, не приведи господь, что-то серьезное, несчастье всегда найдет. Все равно — раньше поезда не уедешь! С отчаяния лег спать. На любой из вариантов — силы будут нужны, надо выспаться. «Короткий освежающий сон». Много у меня таких бодрых фраз, на все случаи жизни. И главная — «Жизнь удалась!», никто еще не отменил. Все. «По рюмочке — и спать!» Когда-то эти фразы спасали... когда еще можно было спасать. Но телефон мигал упорно, красными вспышками стены озарял. В такой тревожной обстановке не заснуть! Чтобы хоть чуть выспаться, нашел неожиданное решение — лампочку на аппарате пластинкой валидола закрыл! Сразу стемнело. Умно. Слава богу — валидол теперь всегда под рукой. Но мысли одолевали. Из дому звонили? Но я им не говорил даже про эту глухомань, детали моего маршрута они вовсе не знали... но если пробились даже сюда — это может быть только с большого отчаяния! Что же там? ...Да целый веер неприятностей могу предложить, любую на выбор — с этим очень даже богато... так что? Тронул трубку. Тяжелая, как гантель! Проснулся опять от красных вспышек. Проникли как? Поднял голову, посмотрел на телефон: в пластинке валидола круглая дырочка — одну таблетку кто-то выковырял! И я даже догадываюсь кто!.. Потом «светофор» мигал красным уже через две дырки! Зазвонило! Трубку схватил. — ...Рябов? — Нет! — крикнул я радостно. — Это вы звонили? — Ну. — Спасибо вам! Есть в жизни счастье!
Днем была встреча в местном Доме культуры. Я бы сказал — дворец. Мрамор, полированное дерево, компьютеры! Одно огорчало — литературу никто не любил. Мои наводящие вопросы остались без ответа. Зато две школьницы — видимо, местные отличницы — прочли рефераты о моих книгах: услышал отзвуки знакомых статей. Приготовился вежливо скучать, но не вышло: пожилая строгая учительница в длинном бархатном платье поднялась на трибуну и устроила мне настоящую взбучку, назвав мои книги аморальными, нереалистическими, высмеивающими идеалы. Когда-то я гордился всем этим, как лихостью, — такая, думал, развеселая жизнь. Последние книги вроде другие? Ан нет. Получил в лоб. Не зря ехал!
Потом библиотекарша, как бы извиняясь за нанесенные мне обиды (зачем, спрашивается, звали?), сказала, что меня очень хочет видеть в краеведческом музее один человек. «Кто?» — с надеждой поинтересовался я. «Увидите!» Что за подарок там меня ждет? «Музей»! Старый двухэтажный барак. Рядом со словом «Музей» торчала стрелка вверх. Поднялся по деревянной, глухой, затхлой лестнице. Второй этаж явно перепланирован. В центре большой зал. Молодая скучающая женщина в клетушке у входа равнодушно сказала, что «ничего такого» не знает. «Подождите — сейчас Валерий Семеныч придет, может, он что-то знает». «Валерий Семеныч? А она здесь на что? — подумал я раздраженно. — Да-а, долго я скитался и сумел-таки найти место, где не нужен абсолютно никому!» «Ну что — заждалась, красавица моя? — послышался наконец бодрый басок. — А... Пришел уже?» — солидно покашливая, Валерий Семеныч вышел в зал. Седые редкие патлы, отчаянно-веселые глазки, лицо в красных прожилках. Понятно. Но причина его веселости явно не только в прожилках и сопутствующем запахе — человек такой! — Ну — как вам наш музей? — О! — я поднял палец. С приятным человеком приятно и говорить. — Да — вдвоем с сыном все набрали, по брошенным домам... потом уже тут и штат, и помещение дали! Пошли по кругу — от центрального зала отходили каморки: горница
По программе Публичной библиотеки направили нас в малые города России — но сперва мы оказались в довольно большом: Архангельске. Проснувшись утром в гостинице, я сразу же стал рваться к морю — видал и Черное море, и Красное, и Желтое — а вот Белого не видал. Вместо этого целый день были выступления в разных КБ, которых и в Питере полно — и люди похожие. Никуда ты уже не вырвешься, за привычный круг! Ходили по берегу мощной Двины, от устья дул мощный ветер, сумрачный горизонт заштрихован был кранами — за ними Белое море, но туда не попасть, закрытая зона. За хмурой ширью лежал низкий длинный остров. Местная библиотекарша сказала, что предприятий на острове нет, все островитяне работают в Архангельске, зимой ходят по льду, в пургу по натянутой веревке, а летом добираются кто как может. Шли высокие волны. Да — два раза в день пересекать это пространство, в темноте утром и в темноте вечером, наверное, страшно. Ночью я выехал на поезде в Онегу — маленький городок в Онежской губе Белого моря, при впадении речки Онеги. С Ольгой Сергеевной, библиотекаршей Публички, с которой мы немало уже ездили, маялись ночь в общем вагоне. В четыре утра, широко зевая, нас встретили две хмурые местные библиотекарши, отвели в затхлую обшарпанную гостиницу. В номере вошел в туалет — унитаз грязный, с потеками. Не знал, что такие гостиницы еще есть. Так знай! Чуть рассвело, вышел на улицу... Улицы, собственно, нет: низкие длинные бараки плавают в тумане на большом расстоянии, как корабли. Выбрел наконец на главную улицу: три каменных дома, в одном из них кафе. Серые стены, с искусственной зеленью. — Не открыто еще! — разгибаясь и поправляя волосы запястьем, юная уборщица сказала мне.
Вернулся. В темном номере ждал ужас: все резко озарялось красными вспышками. Пометавшись, нашел: на телефоне мигала красная лампочка. Насколько знаю я, во всем мире это означает непринятое важное сообщение! Сердце прыгало. Чуть угомонив его, позвонил портье (если можно так назвать человека за стойкой, что дал мне ключ), и он ответил, слегка заплетаясь: — Не в курсе. У нас автомат это передает. Неужто опять дома что-нибудь? Ведь вроде все в порядке оставил! Что они там успели уже? Ладно. Из-за ерунды дергаться замучился, а если, не приведи господь, что-то серьезное, несчастье всегда найдет. Все равно — раньше поезда не уедешь! С отчаяния лег спать. На любой из вариантов — силы будут нужны, надо выспаться. «Короткий освежающий сон». Много у меня таких бодрых фраз, на все случаи жизни. И главная — «Жизнь удалась!», никто еще не отменил. Все. «По рюмочке — и спать!» Когда-то эти фразы спасали... когда еще можно было спасать. Но телефон мигал упорно, красными вспышками стены озарял. В такой тревожной обстановке не заснуть! Чтобы хоть чуть выспаться, нашел неожиданное решение — лампочку на аппарате пластинкой валидола закрыл! Сразу стемнело. Умно. Слава богу — валидол теперь всегда под рукой. Но мысли одолевали. Из дому звонили? Но я им не говорил даже про эту глухомань, детали моего маршрута они вовсе не знали... но если пробились даже сюда — это может быть только с большого отчаяния! Что же там? ...Да целый веер неприятностей могу предложить, любую на выбор — с этим очень даже богато... так что? Тронул трубку. Тяжелая, как гантель! Проснулся опять от красных вспышек. Проникли как? Поднял голову, посмотрел на телефон: в пластинке валидола круглая дырочка — одну таблетку кто-то выковырял! И я даже догадываюсь кто!.. Потом «светофор» мигал красным уже через две дырки! Зазвонило! Трубку схватил. — ...Рябов? — Нет! — крикнул я радостно. — Это вы звонили? — Ну. — Спасибо вам! Есть в жизни счастье!
Днем была встреча в местном Доме культуры. Я бы сказал — дворец. Мрамор, полированное дерево, компьютеры! Одно огорчало — литературу никто не любил. Мои наводящие вопросы остались без ответа. Зато две школьницы — видимо, местные отличницы — прочли рефераты о моих книгах: услышал отзвуки знакомых статей. Приготовился вежливо скучать, но не вышло: пожилая строгая учительница в длинном бархатном платье поднялась на трибуну и устроила мне настоящую взбучку, назвав мои книги аморальными, нереалистическими, высмеивающими идеалы. Когда-то я гордился всем этим, как лихостью, — такая, думал, развеселая жизнь. Последние книги вроде другие? Ан нет. Получил в лоб. Не зря ехал!
Потом библиотекарша, как бы извиняясь за нанесенные мне обиды (зачем, спрашивается, звали?), сказала, что меня очень хочет видеть в краеведческом музее один человек. «Кто?» — с надеждой поинтересовался я. «Увидите!» Что за подарок там меня ждет? «Музей»! Старый двухэтажный барак. Рядом со словом «Музей» торчала стрелка вверх. Поднялся по деревянной, глухой, затхлой лестнице. Второй этаж явно перепланирован. В центре большой зал. Молодая скучающая женщина в клетушке у входа равнодушно сказала, что «ничего такого» не знает. «Подождите — сейчас Валерий Семеныч придет, может, он что-то знает». «Валерий Семеныч? А она здесь на что? — подумал я раздраженно. — Да-а, долго я скитался и сумел-таки найти место, где не нужен абсолютно никому!» «Ну что — заждалась, красавица моя? — послышался наконец бодрый басок. — А... Пришел уже?» — солидно покашливая, Валерий Семеныч вышел в зал. Седые редкие патлы, отчаянно-веселые глазки, лицо в красных прожилках. Понятно. Но причина его веселости явно не только в прожилках и сопутствующем запахе — человек такой! — Ну — как вам наш музей? — О! — я поднял палец. С приятным человеком приятно и говорить. — Да — вдвоем с сыном все набрали, по брошенным домам... потом уже тут и штат, и помещение дали! Пошли по кругу — от центрального зала отходили каморки: горница
