Завидное наследство.
— С собой здесь!
Я вздрогнул. Он полез за пазуху, вытащил кулек, с грохотом высыпал на пол тусклые бляшки.
— Думал: может, тут сунуть кому придется... Ну, в плане поступления...
Что ж не сунул-то? Приходится мне отдуваться! Хотя вряд ли бы у кого-то подношение это вызвало восторг. Вид у этих сокровищ невзрачный. Способ приготовления — смертельный.
— Вот! — придвинул ко мне одну, самую поганенькую. — Сделаешь все нормально — возьмешь...
...билет на тот свет.
— Спасибо, — мужественно произнес я. — Дальше рассказывай.
Пека, подумав, завернул драгоценности, в том числе и мой будущий гонорар, спрятал.
— Ну, так... Мать виделась с ним. Ну и я, ясное дело, наезжал. «Отличник боевой и политической подготовки»! Батя гордился.
Семейство их, похоже, и в ртути выживет!
— Мамка — парторг! На том самом руднике, где батя трудился. Там не только же заключенные...
— Но и парторги.
— Идейность — это от матери у меня.
Пока не заметил.
— Ну и Кузьмин батю не забывал!
Просто какие-то гиганты, не люди!
— Скорешились они, когда Кузьмин меня мальцом еще из-под завала вытащил. «Кузьмин др-руг!» — батя повторял. Но когда мать хлопотала у Кузьмина за него — запрещал. «Все нор-рмально! Советский Союз!» Эта присказка — «Советский Союз!» — была у него вроде теперешнего «О’кей». А тут вдруг Кузьмин сам к нему: «Хошь прославиться? Всесоюзный рекорд!» А батя и на воле с «Доски почета» не слазил. И тут лучший экскаваторщик!
— Только что был канавщик?! — воскликнул я.
— Так продвинулся! Работал с душой. Ну, чтоб скорее освободиться.
— Так...
— В общем, знал Кузьмин, к кому обратиться. «Так что за рекорд от уголовников?» — батя торгуется. Соображал! Мол, по дешевке не продаемся. «А не будет никаких уголовников. Вольные люди». Все знали: слово Кузьмина — кристалл!
— Нормально, — пробормотал я.
— Что нормального-то? — впился в меня яростным взглядом. Ему не угодишь. — А знаешь, как рекорд делается?!
— Не знаю. Но охотно узнаю.
— Охотно, говоришь?
— Ну — неохотно.
— «Вариант Б»! На взрыв, на обрушение породы — с горизонта не уходить, как обычно делают, технику не отгонять — потом долго ее возвращать. И самому лишне не суетиться. Принять обвал на себя, и только очухаешься — если очухаешься! — грести с-под себя — и на вагонетки.
— Да... Заманчиво.
— Ну, зэки бате говорят: «Пошел на ...! Уродуйся сам!» — «Слушаюсь!» — батя говорит. Остался в экскаваторе. Рвануло! Только пыль осела — все бегут к нему... Он уже руду гребет!
Ну просто титан!.. «Титаны» — вроде подземные богатыри? Однажды сдуру с богами сразились. Примерно как мы с железнодорожной милицией. Чем кончилось — не помню. Но вряд ли чем-то хорошим. Вроде бы после того они «подземными» и стали — а прежде имели право жить на земле.
— Ну и?
— Ну и постепенно наладилось все! С Кузьминым закорешились лепше прежнего! Расконвоировали батю. А Кузьмин — замминистра, в Москве!
«Сейчас бы нам не помешало это знакомство!» — трезво подумал я.
— Не гони картину! — Пека словно мысли мои прочел.
Я бы погнал! Засиделись тут.
— Ну, демобилизовался я...
Долгий, похоже, эпос. Специально, что ли, Пека нас сюда заточил?
— Как раз после дела одного в госпитале в Москве оказался.
Хорошо, что не в могиле.
— Заскочил к Кузьмину: «Что, как?» И он с ходу в горный меня определил! На спецфакультет, куда допуск — ого! Меня! Сына каторжного!
Просто какой-то сгусток счастья образовался тут.
— Спецфакультет — это уран, видимо? — уточнил я.
— Ну! — произнес Пека с гордостью. — И кого? Меня!
Особой давки, думаю, на этот спецфакультет не было.
— После окончания послали нас в Джезказган...
Сага, похоже, суток на пятнадцать!
— Ну? Отлично? — предположил я.
После Пьяной Горы любое место покажется раем.
— Чего отличного? На весь рудник громадный — единственный огонек!
— В каком смысле единственный? А остальные в темноте, что ли?
— Совсем тупой? «Огонек» — журнал я имею в виду!
— А...
— ...на.
«Ну, если “Огонек”, — голова заработала, — единственная проблема его жизни, то она, наверное, преодолима — тем более в кино? Хорошенькая почтальонша, то-се...»
— Кузьмину только вякнул — с ходу перевел!
— Куда перевел-то? В Москву?
— Ты вообще-то соображаешь чуть? Какая ж подписка в Москве? На Пьяную Гору. Там подписка — хоть ж..ой ешь! Ну — уран!
Да. Заботливый начальник!
— Были, конечно, вокруг разговорчики! — Пека посуровел. — То да се, мол — оставайся в Москве. Но Кузьмин с ходу: «С твоим характером тебе лучше всего будет на руднике!»
Наверное, то же самое Николай Первый декабристам говорил.
Я вдруг почувствовал, что тут как-то душно.
Пека уловил мое настроение, вспылил.
— Не нравится, что ль?!
— Нет, хорошо. Но душно!
— А если думаешь, что все у нас дерьмо несусветное, — иди гуляй!
Расщедрился.
— Нет, зачем же? Я остаюсь.
Сделал свой выбор. Это не трудно, когда выбора нет.
— А кто сказал, что будет легко? — повторил Пека свою любимую фразу, от которой я вздрагивал потом не раз. — Не бздо! — Он явно наращивал свою силу, черпая ее из недоступного мне источника. — Когда я в спецвойсках служил — не в такие заварухи попадали. И делали всех! Вот этого не надо! Мы только что уже «делали всех». Единственное мое достоинство — быстро трезвею. — Ну и кого вы там делали, в этих войсках? — Я решил отвлечь его разговором (в сценарий это вряд ли войдет). — Всех! Все-таки целеустремленность его разгоняет уныние. — Закидывали нас в тыл... — В чей? Работа летописца предполагает терпение. — По-разному, — небрежно ответил он. — И надо выжить. А документов ноль! Или наоборот — выдадут фальшивые, чтобы ломали нас! Программа эта явно его влечет... но меня не устраивает. — И нипочем нельзя выдать, что ты свой. Что свой — я бы выдал. — Так вас и к нам закидывали? — уточнил я. — А то! В самые горячие точки. Но с документами, сам понимаешь, липовыми. Нигде так не ломают, как у нас! — гордо он произнес. Такая «проверка» уже как-то превышает мое понимание! — А зачем закидывали-то? — вырвалось у меня. — Спецзадание. — А... У меня даже мелькнула страшная мысль: не в спецзадании ли мы и сейчас участвуем? — Не нравится — можешь отвалить! — Боюсь, это вряд ли выполнимо. — Ну хочешь — договорюсь? Ну прямо хозяином здесь себя чувствовал. — Я, пожалуй, останусь. Мне нравится. Не на такого напал! Мое дело — все озарять. И это озарю. — Так значит — со мной? — Пека впился пытливым взглядом. —
— А кто сказал, что будет легко? — повторил Пека свою любимую фразу, от которой я вздрагивал потом не раз. — Не бздо! — Он явно наращивал свою силу, черпая ее из недоступного мне источника. — Когда я в спецвойсках служил — не в такие заварухи попадали. И делали всех! Вот этого не надо! Мы только что уже «делали всех». Единственное мое достоинство — быстро трезвею. — Ну и кого вы там делали, в этих войсках? — Я решил отвлечь его разговором (в сценарий это вряд ли войдет). — Всех! Все-таки целеустремленность его разгоняет уныние. — Закидывали нас в тыл... — В чей? Работа летописца предполагает терпение. — По-разному, — небрежно ответил он. — И надо выжить. А документов ноль! Или наоборот — выдадут фальшивые, чтобы ломали нас! Программа эта явно его влечет... но меня не устраивает. — И нипочем нельзя выдать, что ты свой. Что свой — я бы выдал. — Так вас и к нам закидывали? — уточнил я. — А то! В самые горячие точки. Но с документами, сам понимаешь, липовыми. Нигде так не ломают, как у нас! — гордо он произнес. Такая «проверка» уже как-то превышает мое понимание! — А зачем закидывали-то? — вырвалось у меня. — Спецзадание. — А... У меня даже мелькнула страшная мысль: не в спецзадании ли мы и сейчас участвуем? — Не нравится — можешь отвалить! — Боюсь, это вряд ли выполнимо. — Ну хочешь — договорюсь? Ну прямо хозяином здесь себя чувствовал. — Я, пожалуй, останусь. Мне нравится. Не на такого напал! Мое дело — все озарять. И это озарю. — Так значит — со мной? — Пека впился пытливым взглядом. —