другому брату, Толе-Коле, раскинувшему тапочки по дивану.
— Да пожалей ты его! — запричитала Клавдея Петровна. — Пусть отдохнет!
— Я сгоняю! — поднялся я. В дверях я переглянулся с Никитой: — А давай считать все это большой удачей?
— А давай!
— Маша! Пробей молодого человека! — в подвальном магазине, пронзенном лучом, крикнула продавщица. И Маша пробила меня.
...Ночью, на кухне, через сорок лет, я пишу это и жадно пью воду: жажда мучает прям как тогда! Рядом вожделел кактус... Напоил и его!
...Когда я вернулся, братанов, а также Никиты на месте не было. Не утерпели! Федя и Алексей Иваныч степенно играли в шахматы. — Городски-и цви-ты! Городски-и цви-ты! — пели Клавдея Петровна и Люда. Игорек тоненько подпевал.
— Маша! Пробей молодого человека! — в подвальном магазине, пронзенном лучом, крикнула продавщица. И Маша пробила меня.
...Ночью, на кухне, через сорок лет, я пишу это и жадно пью воду: жажда мучает прям как тогда! Рядом вожделел кактус... Напоил и его!
...Когда я вернулся, братанов, а также Никиты на месте не было. Не утерпели! Федя и Алексей Иваныч степенно играли в шахматы. — Городски-и цви-ты! Городски-и цви-ты! — пели Клавдея Петровна и Люда. Игорек тоненько подпевал.